— Удачи!

Он закрыл дверь. Я зевнул: глаза слипались, и, едва упав на кровать, я заснул крепким сном. Не помню, успел накрыться одеялом или нет, но это не важно.

Мартин сел на стул, положил голову на спинку и прикрыл глаза, впадая в полудрему.

«Странное дело, — подумал он, — когда вокруг тебя шумят, заснуть легче, чем при полной тишине».

Привыкший к шуму организм не верит в затишье, он подозревает, что сейчас что-то ухнет, нерадивый постоялец разобьет посуду или шастающий по темным коридорам полуночник случайно наступит коту на хвост. Молчание становится тягостным, сонливость пропадает, и уши улавливают самые тихие звуки с других этажей: кто-то яростно спорил этажом выше.

— Ночной горшок не поделили, что ли? — буркнул Мартин. — Нашли время…

Он смотрел на узкую полосу между дверью и порогом, и поминал лихом вредного консьержа. Время перевалило за половину третьего, и в сон потянуло с утроенной силой: усталость брала свое. Спорщики наконец-то утихли, и наступила привычная тишина, нарушаемая подвываниями ветра за окном. Такими монотонными и усыпляющими…

Мартин дернулся, сообразив, что заснул. Открыл глаза и застыл, увидев прямоугольник бумаги у самого входа. Просунувший ее под дверь неизвестный, но легко угадываемый человек на цыпочках отходил к лестнице, и свет от тусклого огонька свечи в его руках становился слабее и слабее, пока вовсе не пропал. Мартин встал и потянулся, в спине хрустнуло.

— И чего ты нам принес? — зевнул он, поднимая и разворачивая листочек. Лунного света оказалось достаточно для того, чтобы разобрать написанный не особо корявым почерком текст.

«О свет моих очей! О прекрасное создание, сверкающим жемчугом появилась ты в моем сердце и осталась в нем навеки! Прошу тебя, не откажи в прогулке под луной следующим вечером! Я покажу тебе звезды, я исполню для тебя соловьиные песни…»

— Насвистывать будешь? — вполголоса спросил Мартин.

Вид консьержа, заливающегося соловьиными трелями, не вызывал ничего, кроме нервного смеха и обиды за музыкальных птиц. Мартин не слышал, как консьерж издает собственные трели, но они ему заранее не нравились.

Дочитав длинное послание, в основном состоящее из восторженных эпитетов, Мартин решил, что кое-какие фразы стоит взять на вооружение. Несомненно, консьерж именно так и поступил, записывая обращенные к подругам фразы постояльцев как с Востока, так и Запада. А лаконичная подпись, по идее того же консьержа, должна вызвать трепетные чувства у любой представительницы прекрасного пола.

— Что он о себе возомнил?! – пробормотал Мартин. — Тоже мне, местечковый донжуан!

Сонливость как рукой сняло, и мозг заработал на полную катушку в поисках решения проблемы. Подсунуть письмо под другую дверь легко, но примитивно и удовольствия не доставит. Важно знать, кто в каком номере отдыхает и кто из отдыхающих наиболее подходит для завтрашней прогулки под луной. Подкинуть какой-нибудь женщине — банально, вручить мужику — завтра будет крупный мордобой. Требуется нестандартный подход, такой, чтобы консьерж навсегда потерял желание приставать к постоялицам гостиницы, но при этом остался жив и более-менее здоров. Перед мысленным взором появилась ехидно смотревшая за горизонт кукла. Мартин хмыкнул — кандидат из нее необычный, но не совсем подходящий: нахала следует проучить, а не свести с ума.

Кстати, список клиентов гостиницы находился у него же.

«Надеюсь, он не только заигрывает с приезжими дамами, но и спит на своем посту, наплевав на работу!» — подумал Мартин, крадучись добираясь до лестницы и спускаясь на первый этаж.

Одиноко догорал огарок свечи, консьержа на рабочем месте не наблюдалось. Мартин прислушался: ни храпа, ни сопения.

«Не иначе, он и сегодня проводит экскурсию? Весело у него рабочие ночи проходят…»

Журнал с оригинальным названием «Прибыль и убыль посетителей» был открыт. Мартин пробежал глазами по списку. После них в гостинице остановилось еще три человека, и, судя по тому, что добрый служитель отправил их на верхний, самый дешевый этаж, заплатить сверх положенного никто не согласился.

Страшно представить, какие условия на верхнем этаже. Нарисованный на стене камин с пылающим огнем, рядом висит список физических упражнений для согрева организма, плюс две гири на полу. И хорошо, если нет сквозняка.

Первый этаж отводился баронам, графам, князьям и прочим высокородным господам. Иван мог с легкостью вышвырнуть любого из них и занять наилучший номер, но был давний уговор о том, что в дороге никакой роскоши — поход есть поход. Отдыхать на диване — это дома, а деньги в дороге и для других дел пригодятся.

Мартин раздумывал минут пять: попадались имена широко известных людей, но подбросить записку к ним — и это обернется для безродного консьержа как минимум тюрьмой. В худшем случае проткнут шпагой или мечом прямо на месте. Слишком сурово.

На первом этаже был номер, отмеченный звездочкой и не имеющий порядкового номера. Кто-то каждое утро ставил свою подпись, а также время появления и ухода, и Мартин решил уточнить, что же это за помещение.

Огонек свечи высветил бронзовую табличку с выгравированной надписью: «Кабинет управляющего гостиницей».

Мартин бросился к столу и схватил гусиное перо. Выдернул из кипы бумаги чистый лист и, поглядев на текст подброшенной записки, торопливо написал строчку, копируя почерк консьержа: угловатые буквы легко поддавались подделке.

Написав несколько строчек и убедившись, что научился писать в точности как консьерж, Мартин довольно улыбнулся. Дело осталось за малым.

Он положил перед собой листок с торжественным приглашением на ночную прогулку и добавил еще одно предложение под основным текстом. Свободного места перед подписью хватало, и можно было написать немало оригинального, но это уже лишнее. Одного предложения достаточно, чтобы управляющий лишился дара речи, когда его прочитает. И консьерж запомнит этот день на всю оставшуюся жизнь.

Дописав предложение, Мартин подул на листок, заставляя чернила быстрее высохнуть, сложил его, подхватил свечу со стола и подошел к кабинету. Просунул листок в узкую щель над полом и ударил по краю бумаги указательным пальцем, посылая письмо ближе к центру кабинета.

— Дело сделано! — зловеще произнес он и скосил глаза на свечку в правой руке.

Крохотный огонек задрожал в «предсмертных муках» и, послав небу последний язычок света, погас.

Красная точка на остатке фитилька пустила вверх тонкую струйку дыма и тихо сошла на нет.

— Эй, это мое дело сделано, а не твое! Как я теперь обратно вернусь? На ощупь?! – проворчал Мартин скорее для проформы: луна освещала лестницу, и пройти мимо ступенек было бы крайне затруднительно.

Старые деревянные половицы негромко скрипели — их лучшие скрипучие годы были впереди. Мартин взбежал по лестнице и вернулся в номер. Закрыл дверь на замок и рухнул на кровать, спеша навстречу остаткам сновидений.