— Каким образом вы предпочтете принести извинения за происшествие в вашей гостинице? — спросил он. — Определенным количеством добрых слов или расплатитесь золотыми монетами? Я человек не гордый, могу обойтись и добрыми монетами. Ваш выбор?

Три монеты легли на стол. Управляющий молча посмотрел на незнакомца.

— Маловато будет! — вздохнул тот.

— А сколько бы вам хотелось получить в качестве компенсации?

— Двести пятьдесят или триста тысяч монет золотом высшей пробы подойдут лучше всего!

У Анюты отвисла челюсть: она не знала, что на свете бывают такие суммы.

Управляющий подпер голову руками и вздохнул.

— У нас нет столько денег! — спокойным голосом ответил он.

— Жаль. Тогда придется взять это… — Незнакомец сгреб со стола монетки. — Всего вам наилучшего, дама и господа! Здорово у вас тут: при входе платишь золотой, при выходе получаешь три. И еще ваши пять, молодые люди! Вы знаете, я предлагаю нам чаще встречаться в этой славной гостинице! Да, молодые люди, чуть не забыл… я так и не сумел вспомнить, где делают такие монетки: времени уже не было на воспоминания, как вы догадались! Возьмите.

Он протянул Анюте монетку и вышел. Мы тоже выскочили на крыльцо: с лестничного пролета доносилась ругань постояльца из пятьдесят третьего номера, требовавшего девять золотых монет. Консьерж возмущался наглостью клиентуры на чем свет стоит, и человек отвечал ему полной взаимностью. Управляющий с тоской поглядел в свой кошелек, и это было последнее, что мы увидели, перед тем как закрылась входная дверь.

— Вы загляните в библиотеку, а я похожу по рынку, поспрашиваю у людей, что к чему, — сказал я, — Нам необходимо более быстрое средство передвижения, и кто-нибудь должен знать, где его можно найти.

— Ты о чем?

— О ковре-самолете.

Мимо нас проскакал тот самый незнакомец на вороном коне. Плащ с развеселой черепушкой трепетал на ветру и, казалось, подмигивал нам.

— И все-таки я о нем где-то слышал… — задумчиво пробормотал Мартин.

— Вспоминай, потом расскажешь!

— Непременно.

— Сынок, зачем тебе ковер-самолет? — спрашивала меня старушка — божий одуванчик. — Глянь, какие скатерти-самобранки: льняные, крепкие, с узорами — на века хватит! А ты о каком-то ковре лопочешь. Нет их давно, никто не делает!

Продавцы и покупатели в вещевом ряду уже не торговали, а открыто слушали, о чем я пытаюсь договориться с пожилой купчихой. Именно так и было: я пытался, а она договаривала, находя на каждое мое слово пятнадцать своих.

И с чего я решил остановиться около ее прилавка?

Кажется, увидел скатерти со знакомыми рисунками, как во дворце, и на миг притормозил. Этого оказалось достаточно, чтобы скучавшая от отсутствия покупателей старушка вцепилась в меня мертвой хваткой. Профессиональная торговка, она была готова заманить любого прохожего не хуже морской сирены. У нее не было ни чарующего голоса, ни былой красоты, но хватки и словарного запаса с лихвой хватало чтобы заменить недостающее.

— А в чем дело? — недоумевал я.

В моем активе значилось аж двадцать часов летного времени. Я выделывал на ковре-самолете немыслимые пируэты и заставлял маму хвататься за сердце, а отца — за ремень: они боялись, что я погибну, совершив фатальную ошибку при большой скорости. Торговка твердила то же самое. И добавляла, что наилучшим транспортом были, есть и будут резвые скакуны. Здесь уже я мог с ней не согласиться, но старушка меня и слушать не желала, уповая на прожитые годы, личный опыт и сплетни товарок.

Отец вроде бы смотрел на мои чудачества сквозь пальцы и почти ничего не говорил, но, когда ковер пришел в негодность, не стал покупать новый. У ковров имелось уязвимое место: их обожала моль. И когда отцу доложили о том, что убранный на зиму в кладовую ковер обглодали прожорливые насекомые — уверен, что они переборщили с определением, ибо столько моли у нас отродясь не водилось, — то получили приказ его сжечь. В тот же день остатки ковра предали огню, и мое желание пролететь над облаками стало несбыточным, а летные часы навечно остановились на двадцати.

— Скатерть тебе всегда пригодится, родимый! — в сотый раз повторяла торговка. Болтовня служит процветанию торговли, и купцы были готовы на многое, лишь бы отдать в хорошие руки товар и забрать из этих рук хорошие деньги. — Смотри, сынок, ручная работа! Купи, не пожалеешь!

Вот настырная торговка.

— Ладно, белую давай! — потребовал я: рассматривая выложенный товар, я не заметил однотонной ткани. — Без узоров.

— Зачем тебе такая гадость? Бери цветную! — прозвучал бесплатный совет. — Вот, смотри, какие замечательные узоры!

— Белую! — уперся я. Клиент всегда прав, хотя за это его хочется медленно придушить. Старушка уговорила меня раскошелиться, теперь моя очередь уговорить ее продать то, что нужно мне, а не ей.

Хотя зачем оно мне нужно?

— Не понимаешь ты прекрасного, глупый недоросль! — укоризненно проворчала старушка. — Смотри: ручная вышивка, идеальная работа…

— Давай простую скатерть! — повторил я.

— Не дам! — отрезала старушка. — Не порти обеденный стол монотонной белизной, бери с узорами!

— Белую! Эту случайно заляпают — и кранты узорам!

— Тебя не переспоришь! — всплеснула руками торговка. Порывшись среди коробов, она выхватила белую скатерть и с сожалением протянула ее мне. — Белее не бывает!

— Как она работает? Старушка расплылась в улыбке.

— Очень просто, — объяснила она. — Проголодался — расстилаешь ее и говоришь: «хочу есть» или «хочу пить»! И будет тебе то, что пожелаешь! Что в нее заранее положишь, то и появится, понимаешь?

— М-да… — пробормотал я, — а просто так нельзя?

— Просто так нельзя! — ответила старушка. — Что положишь, то и съешь. Но зато хранимое не портится.

— Серьезно?

— А то! — кивнула старушка. — С тебя пять золотых.

— Сколько?!

— Пять!

— А не много?

— Если дорого — продам в кредит! — обрадовала старушка.

— Это еще что такое? — изумился я.

До сих пор не приходилось слышать подобных слов.

— Это значит, что платишь в два приема: отдаешь деньги, сколько есть, и бежишь домой за остатком.

— А если у меня и дома нет денег?

— Собираешь у соседей, приносишь ко мне и получаешь скатерть.

— Лучше я сразу заплачу.

— Как пожелаешь, молодой человек!

Скатерть очутилась у меня, и кошелек стал легче еще на пять золотых. Такими темпами тратить денежки — никаких резервов не хватит! Придется немного облегчить городскую казну перед уходом. С ощущением безграничного счастья из-за того, что сумел избавиться от назойливой старушки, я отправился дальше по рядам.