Он давно уже понял, что в бизнесе редкий мужчина сравнится с мадам Фебой, а его мать, которую он помнил очень смутно, была невероятно храброй женщиной. И до, и после отцовской смерти Эстер держалась очень мужественно… честно говоря, именно благодаря этому качеству Том и обратил на нее внимание.

Том не считал, что женщины равны мужчинам. В его мире такого понятия, как равенство полов, просто не существовало, но он полагал, что большинство женщин глупы, ограниченны и беспомощны лишь потому, что их образ жизни и мужчины сделали их такими. Нельзя сказать, что они глупее и ограниченнее священников и многих джентльменов, но у них меньше возможностей изменить себя.

Его пониманию человеческой натуры и умению управлять людьми во многом помогало отсутствие предубеждений и опора на собственные наблюдения в сочетании с потрясающей интуицией. Именно благодаря ей он разглядел скрытые возможности Эстер Уоринг.

При виде Эстер, на глазах обретающей уверенность в себе и радующейся своим успехам, Тому все сильнее хотелось сделать ее своей истинной женой и матерью своих детей.

Эстер стояла у окна своей спальни, глядя на широкое море, из-за которого в Ботани-Бэй 2 января 1788 года прибыли первые переселенцы. Этот день был объявлен праздничным. Даже каторжники участвовали во всеобщем веселье, в гарнизон поставлялся ром, а губернатор устраивал у себя роскошный званый ужин.

В этот год, хотя праздник отмечался вовремя, официальная церемония не проводились из-за поездки губернатора в Параматту, и званый ужин у Макуайра был отложен до конца февраля.

Дилхорны были приглашены, хотя к Тому, бывшему каторжнику, все относились с пренебрежением, за исключением самого губернатора и семьи Керров. Эстер любопытно было, как примут ее бывшие друзья… и, самое главное, станут ли они презирать Тома по-прежнему?

Ее мысли прервал стук в дверь. Это был Том. Он никогда не входил в ее комнату без предупреждения и, лишь дождавшись разрешения Эстер, открыл дверь и робко, с несчастной улыбкой, протянул ей свой измятый галстук.

— Я никогда не умел завязывать эти чертовы штуки, прошу прощения, миссис Дилхорн. Думаю, у вас получится лучше.

Эстер окинула его строгим взглядом. Она не верила ни единому его слову.

— Я завязывала галстук папе, — ответила она, — когда мы остались без слуг.

Она знала, что Том обходится без камердинера, но в доме были слуги… помимо миссис Хакетт, живущей в комнате над кухней.

Эстер пододвинула табуретку, встала на нее и ловко принялась завязывать галстук.

— Этот узел называется «водопад», — пояснила она. — Его очень любил Роланд. По-моему, тот узел, который предпочитал папа, больше подходит для пожилых мужчин.

— Значит, вы меня пожилым не считаете, — пробормотал Том. — Какая жалость. Я полагал, что сейчас, когда я стал не только вашим мужем, но и одним из самых видных жителей Сиднея, я должен казаться вам серьезным и глубокомысленным.

— Если серьезность и глубокомыслие приобретаются с возрастом, — насмешливо возразила Эстер, разгладив узел галстука, а затем отойдя на шаг и оценив результаты своих усилий, — боюсь, что мистер Том Дилхорн не состарится и в девяносто!

— Какая же у меня непочтительная жена, — заявил Том, наклонив голову и поцеловав ее пальцы. — Скажите, миссис Ди, что же случилось с той тихой и кроткой девушкой, которая приходила устраиваться на место учительницы в прошлом году? Куда-то она пропала. Еще парочка подобных замечаний, и вас можно будет считать мегерой.

В голосе Тома звучало веселье, а не осуждение, и Эстер бросила на него лукавый взгляд из-под ресниц; в последние дни ей все больше нравилось его дразнить.

— С ней случился мистер Том Дилхорн. А теперь ваши волосы, мистер Дилхорн, ваши волосы.

Том взглянул на себя в зеркало.

— Мои волосы? Я думал, что хоть на этот раз сумею потягаться с красивыми молодыми офицерами, к которым неравнодушна моя жена. Вам же нравятся красивые молодые офицеры, миссис Дилхорн?

Эстер пропустила последнюю фразу мимо ушей.

— В таком виде вы можете тягаться лишь со всяким рваньем в Скалах, — с насмешливой суровостью заявила она. — Сядьте, а я вас причешу.

— Мегера, — подытожил Том. — Все это из-за того, что вы оставили школу, и вам больше не кем командовать.

И все же он снова сел, позволив Эстер уложить его непослушную соломенную шевелюру в некое подобие прически «а ля Брут».

— А теперь, — заявила Эстер, любуясь отражением в зеркале, — скажи, почему ты не хочешь стать мировым судьей. Все «избранные» в Сиднее считают, что ты просто горишь желанием и не можешь дождаться того дня, когда губернатор объявит о твоем назначении.

— Еще рано, — ответил Том, вернувшись к своей обычной немногословной манере. — Макуайр слишком торопится. Меня никогда не примут в приличном обществе. Алана, возможно. Он был джентльменом до ссылки, а я… — он пожал плечами, — был вором. Я даже не знаю собственного отца. Мое происхождение и отбытый срок на каторге навсегда останутся со мной, каким бы богатым и могущественным я ни стал. — Его лицо неожиданно изменилось, теперь на нем не было ни капли насмешки. — Да и не хочу я быть мировым судьей, хотя, может, и стану им хотя бы для того, чтоб доказать: Том Дилхорн, вор, уголовный преступник и торговец, остается Томом Дилхорном и способен рассмеяться в лицо всем тем, которые считают себя лучшими.

— О, но для этого не обязательно становиться мировым судьей, — возразила Эстер.

В ответ Том выпрямился, подбросил ее в воздух, словно ребенка, и со смехом сказал:

— Теперь я знаю, зачем женился на вас, миссис Ди. Когда сегодня мы будем сидеть, такие серьезные, среди респектабельной публики, я буду думать о том, что больше не одинок, и что мне есть с кем поделиться своими тайнами… даже если вы не удостаиваете меня своей близостью.

Он снова поставил ее на ноги.

— Мы готовы предстать перед ними, моя дорогая, а Миллер вот-вот подаст карету, чтобы мы прибыли в губернаторский дом вовремя.

Естественно, Эстер была права, полагая, что к Тому отнесутся с презрением. За ужином, он сидел напротив нее, и никто, кроме губернатора, даже не обратился к нему.

В конце ужина начали провозглашать официальные тосты. До сих пор леди и джентльмены пили за здоровье друг друга. Пат чокался с Эстер, но никто не чокнулся с Томом, и его бокал стоял нетронутым.

Эстер знала, что, несмотря на репутацию прожигателя жизни, Том почти не пьет, и здесь, в окружении пьянеющих на глазах мужчин и женщин, выказывает свое равнодушие к ним, не притрагиваясь к вину.

Оркестр с большим чувством заиграл марш: «Моя любовь, как красная, красная роза», объявив начало официальной части. Распорядитель велел гостям встать и поднять бокалы. Шум отодвигающихся стульев сопровождался какой-то суетой на дальнем конце стола.