Мир Мананы – а квартира была именно ее миром, ее пространством – был удивительно непредсказуемым, алогичным, иногда абсурдным, но привлекательным, завораживающим, какими бывают приметы давнего времени, вынужденные существовать в современном мире.

Манана испытывала нежную приязнь ко всевозможным салфеточкам, связанным крючком, жестко накрахмаленным и выбеленным неизвестным науке средством. Льняная скатерть, салфетки для чая, накидки на изголовья кресел – кто их вязал и для чего – для души или испытывая крайнюю нужду, кто терял зрение и наживал мозоли на пальцах, Нина не знала, а Манана лишь загадочно улыбалась, когда Нина спрашивала, откуда появилась такая красота.

– Я тебе все расскажу, всему свое время, – отвечала свекровь с ласковой, как казалось Нине, улыбкой.

Манана любила броские и дешевые домашние украшения – к стене намертво были приколочены голубые птички, которые летели не пойми куда. По соседству громоздились в беспорядке молитвы, написанные на глине, обереги, старые ключи от неизвестных дверей на гвозде, бросовые эстампы. На полу лежал небольшой коврик, весь изъеденный молью, в прогалинах, в потертостях, но любимый Мананой. Моль давно привыкла к апельсиновым коркам и даже не чихала. На современные пластины она тоже не реагировала, поэтому продолжала доедать ковер. Манана боролась с личинками, выбивала ковер на балконе, пшикала на моль спреями, проветривала, выдувала, но моль плодилась, размножалась и не оставляла в покое ковер. Моли было ни жарко ни холодно.

При этом хозяйку совершенно не трогала прекрасная, с точки зрения Нины, лампа, которая стояла на тумбочке. Шнур был давно изношен, перетерт до проводов, его можно было легко заменить на новый, но ни Манане, ни Мераби и дела до этого не было. И Нина спрашивала себя – если она станет официальной невесткой, позволит ли ей свекровь выбросить ковер и починить лампу? Разрешит ли почистить столовое серебро и перестирать шторы? Пока Нина делала осторожные попытки вести хозяйство – протерла пыль в стеклянной витрине и перетерла все чашки и блюдца. Манана стерпела, промолчала, но ходила со своей фирменной приклеенной улыбкой.

Нина не только похудела за эту неделю, но и приобрела дикую, непроходящую головную боль и сыпь по всему телу.

Причина была в комарах, которые целыми стаями носились по квартире. Комары были мелкие, кусачие, наглые. Укусы болели и чесались. Манана утверждала, что комаров не берут современные пластины и средства, которые надо втыкать в розетку, и на ночь зажигала спираль, предназначенную для улицы. Всю квартиру немедленно окутывало едким, вонючим до отупения запахом и дымом. Комары продолжали спокойно летать, игнорируя Манану и Мераби, а нападая только на Нину. Она просыпалась с дурной, тяжелой головой, липкая от пота, после мучительных ночных кошмаров. Нина чесалась не переставая, раздирая места укусов до крови.

– Как странно, – удивлялась Манана, – а меня не кусают. Помажь содой, от соды все проходит, – советовала она.

Нина послушно мазалась содой, но никакого толку не было.

Однажды она не выдержала и без предупреждения пришла в гости к Шушане. Та была не пойми где, ее мальчишки сидели, уткнувшись в экран телевизора.

– А где мама? – спросила Нина.

– Сказала, что скоро придет. – Дети даже головы в ее сторону не повернули.

– Вот, меня комары искусали, – пожаловалась Нина детям. Ей было все равно, кому жаловаться.

– Так сделай крестик, – посоветовал Тенгиз, по-прежнему глядя на экран.

– Какой крестик? – не поняла Нина.

– Ты что? Все знают про крестик! – Тенгиз все же отвлекся от какого-то жуткого мультфильма. – Ставишь крест, и все, больше не чешется. Смотри, как надо.

Он подошел к Нине и ногтем, который давно следовало бы отстричь, поставил крестик на месте укуса. И действительно, рука перестала чесаться.

– Скажите маме, что я завтра приду, – сказала Нина и поехала домой. Манана очень нервничала, если она задерживалась.

На самом деле Нина приходила к Шушане признаться в том, что больше не может жить в доме Мананы, что готова ютиться хоть в каморке, но только не возвращаться в ту квартиру. Нина хотела прощупать почву – сразу подруга упадет в обморок от такой новости или все-таки условный договор Нины с Мананой и остальными женщинами – пожить, попробовать – можно расторгнуть? Она очень многое хотела сказать Шушане, пожаловаться, но в последний момент передумала. Ну в самом деле, разве интерьеры и комары – повод, чтобы вот так сбегать?

Нина с тяжелым вздохом зашла в квартиру и немедленно вскрикнула от боли – еще один синяк был гарантирован. В коридоре, прямо на входе, Манана поставила железного муравья. Скульптуру. И утверждала, что она стоит огромных денег и ей ее подарил известный скульптор. Муравей был пыльным, страшным и колченогим – две лапки из пяти у него были меньше остальных. И разве у муравья пять лапок? Если не включить свет, то на муравья можно было наткнуться, и пребольно. У Нины на ноге образовалась приличная гематома. Когда никто не видел, она пинала муравья и загоняла его под вешалку. Но наутро это чудовище возвращалось на свое место.

– Давайте его хоть помоем, – предложила однажды Нина.

– Ты что? Он хранит тепло рук своего создателя! – с пафосом воскликнула Манана.

– Ладно, пусть хранит, – пожала плечами Нина.

Но самым странным местом для Нины, если не считать комнату свекрови, была ванная. Войдя туда впервые, Нина закричала от ужаса. Ванная была крошечная, и, по всей видимости, для создания иллюзии пространства кто-то подсказал Манане сделать зеркальной внутреннюю дверь. Нина убеждала себя в том, что сама свекровь до такого бы не додумалась.

– Что ты кричишь? – услышала она голос Мананы. – Увидела на себе лишние килограммы? Так об этом нельзя кричать, об этом надо молчать!

Нина сидела на унитазе и видела себя в зеркале. В полный, так сказать рост. Зеркало располагалось прямо напротив и не предполагало возможности уединиться. Ванная, вероятно, казалась больше, но у Нины случилась настоящая истерика – она не могла видеть себя в зеркале на расстоянии даже не вытянутой руки, а локтя – она специально померила. Нет, она не стеснялась собственного тела, у нее не было комплексов, но справлять нужду и видеть себя в этот момент… Она пыталась смотреть в пол, на стену, на потолок, даже пыталась закрывать зеркало полотенцем, но привыкнуть к ванной так и не смогла.

Полотенцесушитель же никак не помещался в ванной, и сантехник-изобретатель проделал в стене аккуратные дырки приличного размера и вывел батарею в коридор. Через дырки вполне можно было увидеть то, что происходит в ванной, и это даже не считалось бы подглядыванием.

В коридоре можно было удариться не только о муравья, но и приложиться, и довольно сильно, о полотенцесушитель, что с Ниной уже произошло не один раз.

Миновала еще неделя, и Нина опять пришла к Шушане без предупреждения, с твердым намерением объявить, что больше не может жить с Мананой. И пусть Жужуна объестся шу, но находиться в этой квартире просто невозможно. Нина уже видеть не могла улыбку Моны Лизы в исполнении свекрови. А Мераби и вовсе пропадал на работе. Они почти не виделись.