Нина понимала, что не в силах противостоять этому «разве тебе меня не жалко?» и Мананиному скорбному выражению лица. Она покорно шла варить кофе.

«Давайте вы будете пить кофе, а я чай», – предложила Нина. «Я так не могу!» – ответила свекровь и все же обиделась.

– А как Мераби? – спросила Шушана, выслушав жалобы Нины.

Нина не знала, как Мераби. Она знала, что Манана зовет его «Мэ-ра-биии», протяжно, долго, и обращается к нему – «мамочка», что означало как и высшее проявление нежности, так и серьезную обиду.

«Мамочка, разве тебе меня не жалко? Я тебя так ждала, чтобы покушать, а ты опять опоздал», – причитала Манана. «Мамочка, ты сегодня пришел рано, такая радость, давай откроем вино за такой праздник. Я сегодня вовремя села за стол! – радовалась Манана. – Нина с нами не сядет, она на кухне кушает. Так странно, можно подумать, что ей на кухне привычнее. Она и кофе со мной не пьет, чай пьет. Мераби, ты скажи Нино, что так нельзя. Пусть меня пожалеет!»

Нина при этом находилась рядом и не понимала, зачем Манана говорит о ней в третьем лице.

Как и обещала сваха Жужуна, Нина большую часть времени проводила со свекровью и была замужем за Мананой. Мераби она видела редко, да он и не стремился к более частым встречам. Иногда он возвращался, когда Нина уже спала, а Нина уходила на работу, когда спал Мераби. Но он всегда был предельно вежлив, уступил ей спальню, а сам спал на диванчике в дальней, считавшейся самой холодной комнате, которая называлась библиотекой – там стоял книжный шкаф. Манана очень переживала, что Мераби простудится из-за своего благородства, несколько раз намекала Нине, что она может спать в дальней комнате, Мераби же следует вернуться в спальню. А потом поставила огромный обогреватель.

«Он там не сварится? – удивилась Нина. – Тепло же еще». «Ты ничего не понимаешь! Тебе совершенно все равно про Мераби! Ночью холодно, а Мераби раскрывается! Если бы ты интересовалась его жизнью, ты бы это знала! Днем жарко, он будет потный, ночью холодно – он остынет и простудится!»

Никаких попыток изменить ситуацию и посмотреть на Нину как на женщину Мераби не делал. Манане же все нравилось: Нину она считала бедной родственницей, себя – доброй женщиной, приютившей сироту, и ее такое положение вещей очень устраивало. Она уже не хотела, чтобы Нина становилась полноправной невесткой. Нина же понимала, что долго так продолжаться не может. Прошло три месяца, как она жила у Мананы, но ей казалось, что она живет в этой квартире всю свою жизнь и все последующие годы будут точно такими же. Нина каждый день говорила себе, что она свободная, независимая женщина и может в любой момент все бросить и уйти. Но Манана ее как приворожила.

– Почему ты меня никак не называешь? – скорбно спросила свекровь за утренним кофе.

Нина чуть не поперхнулась.

– Почему не называю? Называю, – промямлила она.

– Не называешь! – воскликнула Манана. – Даже за глаза не называешь! Я спрашивала у соседок! Никак не называешь! У меня что, имени нет?

– Конечно, Манана Александровна…

– Манана Александровна! – возмутилась свекровь. – Я тебе что, чужая совсем? Ты должна называть меня по имени!

– Я не могу, – призналась Нина, – я вас так уважаю, так восхищаюсь, что не могу по имени.

– Тогда придумай мне новое! Прямо сейчас придумай, чтобы я одобрила! Мне перед соседками стыдно! Чтобы они завтра услышали, как ты меня называешь!

– Хорошо, как скажете… – Нина не знала, что ответить.

– Давай, предлагай варианты, я готова. – Свекровь сосредоточенно сложила руки на коленях.

– Я так не могу. Специально не получится.

– Да, ты права. А то никто не поверит.

На счастье Нины, зазвонил телефон.

– Я тебе керосин достала! Приходи, забери! – прокричала в трубку Шушана. – И купи по дороге средство для стекол. Ну, ты знаешь, мое средство!

– Зачем тебе средство для стекол, если у тебя керосин есть? – не поняла Нина.

– Как зачем? Я утром встала, а моего средства нет, у меня прямо паника началась. Как же я без средства? Мне же унитаз надо чистить!

– Ты чистишь унитаз средством для стекол? – уточнила Нина.

– Конечно! Все так делают! Очень блестит хорошо! Купи, я тебя прошу. Если я утром что-нибудь не почищу, прямо больная делаюсь!

– Я за керосином к Шушане зайду, потом окна здесь помою, – сообщила Нина Манане.

– Иди, иди, заодно зайди на боливари, я там отрез ткани заказала, как раз по дороге, заберешь.

Нина собралась, взяла квитанцию и выскочила на улицу. И только во дворе поняла, что не знает, что такое «боливари» и где ей нужно забрать отрез.

Благо во дворе вешала белье соседка Римма.

– Римма, здравствуйте, вы не подскажете, где находятся «боливари»? Мне нужно ткань для Мананы забрать, – подошла к ней Нина.

– А окна ты когда будешь мыть? – строго спросила Римма.

– Сегодня и буду. Иду к Шушане за керосином.

– Это правильно. Керосином хорошо. Как ее Давидик?

– Не знаю, сейчас пойду посмотрю.

– Ты уже научилась яйца в мешочек варить?

– Пока нет. Так где этот боливари находится?

– Откуда я знаю? Я не шью наряды!

Нина решила, что сначала съездит к Шушане за керосином и заодно спросит, где ей забрать ткань. Если Шушана не знает, где такое ателье под названием «боливари», то никто не знает.

У Шушаны она застала бедлам. Подруга стояла с длинной спицей, на которую была намотана вата. Она макала ее в банку с керосином и нависала над несчастным Давидиком, который с ужасом смотрел на мать, вооруженную спицей.

– Что ты боишься? Если я проткну тебе горло, то я сама его и зашью! – убеждала сына Шушана. – Давай, скажи «а» и язык высуни. Представляешь, у него лакунарная ангина, это уже точно! – продолжала кричать Шушана, обращаясь к Нине. – И пробки гнойные. Сейчас я их выковыряю. Что, тебе сложно маме «а» сказать? Когда не надо, так ты весь алфавит кричишь! – переключилась Шушана на Давидика. – Ты только керосиновую воду не один к одному делай, а побольше лей керосина, – обратилась она уже к Нине. – Манана чистоту по разводам оценивает, соседки сказали. Ей радуга нужна. А потом не тряпкой, а газетой протри. Манана считает, что газетой лучше. А еще мне скажи, почему ты не готовишь? Манана жалуется, что ты к плите не подходишь!

– А она меня туда пускает? – Нина вдруг сбросила с себя ставшие привычными сонливость и покорность и от возмущения даже руками начала размахивать. – Она так готовит, что я на балкон выхожу! Купит три килограмма телятины, шмякнет в кастрюлю утром, в обед выключит и ждет, когда ее несравненный Мераби придет! Что я могу сделать? Разве это можно есть? Это называется – приготовила? Еще и соседкам жалуется! А если я жаловаться начну, что она будет делать?