– Но эпилепсия у тебя уже так давно, – сказал Эммануэль.

Он не представлял ее без припадков. Возможно, из-за того, что он знал только эту сторону Майи, он не считал нужным ложиться на опасную операцию.

– Вы ничем не рискуете, если пройдете обследование и мы определим, как обстоят дела, – сказала я. – Проверка того, насколько вы подходите для операции, вовсе не значит, что вам придется ее сделать. На вашем месте я бы прошла обследование, – закончила я и посмотрела на такие разные лица напротив меня.

– Да, доктор, я так и сделаю. – Майя выглядела очень довольной.

– Думаю, мы также можем одновременно попробовать другое лекарство. Если оно подействует, то нам больше не придется говорить об операции.

Майя уже попробовала шесть лекарств, поэтому шанс на то, что седьмое сработает, был крошечным. Однако если я планировала направить ее на операцию, я должна была убедиться, что испробовала все безопасные варианты. Конечно, лекарства не помогли. Вероятность обратного была слишком маленькой. Тем временем дорожка к операции была протоптана, и Майя не хотела с нее сворачивать, несмотря на то что ее муж был против.

Последний раз Майя делала МРТ за много лет до нашей встречи. Тогда этот вид диагностики был в новинку для неврологов. Те снимки, которыми восхищались в то время, сейчас выглядят примитивными. Старый снимок Майи был нормальным, но новый – нет. Технологии наконец-то догнали ее заболевание.

Как ни странно, при хронической эпилепсии, не поддающейся воздействию лекарств, мы иногда радуемся плохим результатам обследования.

– Хорошие новости, – сказала я ей. – На снимке виден маленький рубец на левой височной доле.

Шрам – это эвфемизм, который иногда используют неврологи для обозначения патологий на снимке. Это нейтральное слово. Левый гиппокамп Майи выглядел маленьким и съежившимся. Он также ярко светился по сравнению с правым. Снимок говорил о проблеме, называемой «мезиальный височный склероз». Это потеря нейронов в самой глубокой части височной доли. Мезиальный височный склероз – распространенная причина эпилепсии.

– Так можно будет сделать операцию? Убрать рубец? – неуверенно спросила Майя.

– Боюсь, все не так просто.

Неврология полна противоречивой и ненадежной информации. Порой кажется, что работа неврологов не основана на науке. Им приходится делать выводы из обобщенных описаний и теней на снимках. Хочется думать, что если у человека эпилепсия и явная патология на снимке, то второе является причиной первого. Однако такие предположения строить нельзя. Помимо других причин, мезиальный височный склероз может быть результатом частых или продолжительных приступов. Рубец стал причиной припадков или припадки привели к появлению рубца – это проблема курицы и яйца. Эпилепсия Майи могла происходить из любой области мозга, а мезиальный височный склероз мог быть лишь побочным продуктом. Если все было действительно так, то устранение его хирургическим путем не привело бы к улучшениям.

– Думаю, рубец может быть причиной вашей эпилепсии, но мне нужно больше доказательств, прежде чем мы будем планировать, что делать дальше, – сказала я Майе.

Я надеялась, что смогу сделать более четкие выводы, если увижу ее припадки в отделении видеотелеметрии. Тогда я смогла бы использовать подсказки, полученные из разговора и ЭЭГ, чтобы определить источник приступов внутри мозга. Мне хотелось, чтобы эти подсказки привели меня к левому гиппокампу.

В следующий раз мы с Майей встретились в отделении видеотелеметрии.

– Спасибо, доктор, – сказала мне Майя в сотый раз.

Я хотела, чтобы она перестала меня благодарить. Врачи должны предупреждать пациентов обо всем, что может пойти не так. Обвинения, которые являются результатом разбитых вдребезги надежд, самые тяжелые, поэтому медики стараются сильно не обнадеживать пациентов. Врачей специально учат быть пессимистами.

– Что думают ваши дети об операции? – спросила я Майю.

Я опасалась, что муж опять попробует отговорить ее от операции. Он боялся за нее. Я надеялась, что другие члены семьи поддержат их обоих.

– Я им еще не говорила, – ответила она.

– Сначала получим все данные.

– Да, – улыбнулась она.

Я наблюдала за умелым дипломатом в работе. Она сидела рядом с постелью с книгой на коленях и стопкой журналов на столе. Эта женщина приготовилась ждать столько, сколько необходимо, чтобы я смогла увидеть ее припадок. Подоконник в палате был уставлен открытками с пожеланиями скорейшего выздоровления.

– Они знают, что вы в больнице? – спросила я ее.

– Я сказала им, что мне нужно пройти обследование.

– Нет необходимости распространяться слишком сильно об этом, – подчеркнула я.

– У них теперь своя жизнь, – сказала Майя и слегка улыбнулась.

Полные надежд, мы стали ждать. На припадки, как на автобусы и погоду, не всегда можно рассчитывать. Однако сомнительная удача все еще сопутствовала Майе: к пятому дню пребывания в больнице у нее случилось целых два припадка. Когда я сказала ей об этом, она захлопала в ладоши. Она подозревала, что что-то произошло, но не была уверена.

– Медсестры все время спрашивали, в порядке ли я, поэтому я надеялась, что припадок все же случился. Вы получили необходимую информацию?

Получила. Я провела все утро за просмотром записей приступов Майи.

Первый припадок произошел вечером второго дня. На видео Майя сидела в кресле и смотрела в окно. Казалось, она была погружена в свои мысли, и ее мозговые волны выглядели нормально. Электрические бури редко начинаются с сильного возбуждения. Они наступают всего за несколько секунд. Вот и в этот раз электрический разряд мгновенно овладел мозгом Майи, и его первым проявлением был страх. Он целиком отражался на ее лице. Она не нажала кнопку вызова медсестры. То, что она испытывала, отгородило ее от окружающего мира.

Она начала кричать. Это был жалобный стон, который я слышала уже сотни раз. То, как звучит припадок, столь же узнаваемо, как и то, как он выглядит. Иногда, когда моя коллега смотрит запись приступа, я понимаю, какого он типа, даже не смотря на экран. Я научилась распознавать разные крики. Крик Майи свидетельствовал о припадке, источник которого был в височной доле. Мне повезло, я никогда не видела человека в по-настоящему ужасной ситуации, но думаю, в тот момент он закричал бы именно так. Это звук чистого страха.

Крик сделал за Майю то, что она не смогла сделать сама: он привлек внимание медсестер, и двое из них вбежали в палату.

«Все хорошо, все хорошо», – сказала одна из медсестер, отодвигая столик от Майи на безопасное расстояние.

«Вспомните синий цвет», – громко и четко произнесла другая медсестра, склонившись над Майей. Майя крепко схватила ее за руку, широко открыла глаза. Она перестала кричать, но продолжала осматривать палату так, будто что-то ужасное прячется неподалеку и она пытается это увидеть.