Озаренные – так и в долине стали теперь называть жрецов – брали за труды у людей ровно столько, сколько было нужно для скромной жизни. Не держали скота, не ели мясного и рыбного – не оскверняли себя плотью имеющих кровь. Одевались в белые дохи со звонкими колокольцами, которые означали уровни небесного знания и отпугивали злых духов. Люди привыкли к жрецам. Не представляли теперь без их благословения ни охоты, ни строительства, ни праздника. Не говоря уже о лечении людей и домашних животных. Сандал же, пользуясь особым почтением, был не только главным жрецом, но и обладал голосом, почти равным голосу старейшины и багалыка на Малом сходе.

Даже в невезучие дни он ни разу не пожалел, что остался в долине. Исчезла бродяжья тяга. Только в Элен хотел жить отныне, именно отсюда мечтал когда-нибудь уйти по Кругу. Старался забыть о прошлом, хотя мог бы собрать воспоминания старцев, шаг за шагом исследуя время назад. Но жрец предпочел не знать, почему несмышленым младенцем оказался вдали от родины в руках старого гилэта, – скорее всего, врага, а не родовича, и почему был нужен этому человеку. Сандал больше не хотел размышлять об истории своего происхождения, боясь сам не зная чего. Да и зачем трудить душу поисками, возможно, вовсе бесплодными? Он жаждал быть родным и желанным жителем Элен. Таким-же-как-все и одновременно – Лучезарным. Он нашел, что искал.

«Эко память мою развезло, – подумал Сандал с неудовольствием. – Мысли мелькают, как крылышки мотыльков. Прошло, пожалуй, время варки мяса, пока тут стою». Поежившись, почувствовал, что его вот-вот приморозит к ногтю Каменного Пальца.

Очиститься не удалось. Придется сойти, пока голову не загрузили загрязняющие вход в небеса темные мысли сегодняшнего сна. Жрец начал спускаться. Цепляясь за веревки, привычно нащупывал подошвами узкие, знакомые, как собственные ладони, выступы щербатых ступеней. Тело разгорячилось в спуске. Завидев травника Отосута, молодцевато выпрямился, с виду румяный и бодрый:

– Остальные где?

– В долине, – махнул рукой молодой жрец, растирая корешки в ступке. – Меня оставили снадобье готовить. Табунщик приезжал, Кыта́нах-старик. Сказал, что жеребята в горном косяке животами маются.

– Ясно. – Сандал зашагал к своей юрте.

У входа Отосут окликнул:

– Что-то воинов из лесу долго нет. Не провести ли нам обряд, отводящий зло?

– Незачем, – буркнул главный жрец.

Травник отозвался, повременив:

– Да, наверное, рано. Может, ветвисторогих набили много. Но все же как-то не по себе. Задержались…

Сандал плотно закрыл за собой дверь, давая понять, что разговор окончен. Сколько же дней прошло после того, как Хорсун увел войско за горы? Кажется, вернуться должны были позавчера.

Жрец встрепенулся: обозначил ли он наступление нового дня на костяной пластинке счета времени?.. Ох, забыл! Или все-таки пометил? В первый раз с ним случилось подобное.

На пластинку наносятся дни семи солнц – это седмица. Она называется малым осуохаем. Из четырех седмиц с появления в небе новой луны слагается средний хоровод месяца, когда луна рождается, живет в полную силу и стареет. Из двенадцати полных лун вырастает большой хоровод года. Надрежешь лишнюю полоску – споткнется, спутается слаженно танцующий осуохай времени.

Колеблясь, Сандал взял нож для нанесения насечек: вдруг знак уже есть? Если попросить у Отосута его пластинку и сравнить число насечек, молодой жрец сразу поймет, что у главного с головой не все в порядке… Неудачный день сегодня! То нелады с памятью, подсовывающей ненужные воспоминания, то не смог дождаться божественного знака. Да еще неприятности с упрямым багалыком. Сказали – десять дней, так нет, разве послушается, заносчивый! Никто ему не указ!

Сандал досадливо прикусил губу. Его отношения с Хорсуном были более чем холодны. Багалык не терпит ведьм, колдунов и шаманов. Тут он прав, это черные люди, посланцы исподней Джайан. У их дара разрушительная сила. Обряд Посвящения в шаманы совершают бесы. От дыхания сильных чародеев в разгаре лета желтеют листья ближних деревьев. Шаманы общаются с темными силами и смертью Ёлю… Но Хорсун и озаренным не доверяет! А ведь жрецы действуют от Имени самого Белого Творца. Благословляют только на доброе и молятся обо всех людях – вот в чем разница между ними и другими… волшебниками.

Сандал сердито качнул остроухой шапкой, снял ее и забросил на лежанку.

Ну, может, у кого-то из жрецов нет волшебного дарования, зато велики знания и опыт! Озаренные выше всех, они знают Создателя сердцем и теменем – светочем мыслей. Ох как же мешает недоверчивый багалык наладить в Элен жизнь, достойную предков! Все мерещится ему, что главный жрец претендует на власть. На управление Малым сходом и чуть ли не дружиной! Никак не забудет о том, что Лучезарный – чуженин. Откуда знать не хлебавшему горя Хорсуну, сколько дорожных посохов истер Сандал о земную твердь, прежде чем найти свою истинную землю!..

Хорсун смертельно обидел жреца в первый же год прихода в Элен, а был еще зеленым мальчишкой. Едва-едва миновал воинское Посвящение. Это случилось на Большом сходе, когда Сандал объявил о строительстве жреческого селенья под Каменным Пальцем. Старшины дали добро задолго до собрания. Жрец уже не раз обнаружил свои недюжинные навыки и опрометчиво полагал, что людское доверие окончательно им завоевано. Сопротивления и помыслить не мог. Но вдруг послышался вызывающий юный голос:

– Не верьте ему!

Народ зашумел, задвигался. Все обернулись к неучтивому крикуну, которому и слова-то не давали. А тот продолжал:

– Утверждающие, что имеют волшебный дар-джогур, – лгуны! Трое наших чародеев испарились, четвертый совсем заврался. Только мы вздохнули свободно, как появился этот… лучезарный и снова начал морочить головы людям!

Парня больше не захотели слушать. Аймачные замахали руками:

– Побойся Белого Творца, подумай, что говоришь! Грех, грех! Как можно недобро поминать умерших? Как не стыдно в глаза поносить озаренного человека?!

– Выходит, заглазно – можно? – ухмыльнулся дерзкий.

– Я – не шаман, – мягко попытался объяснить Сандал. – Я – жрец.

– Кто дал тебе сверкающее имя? – успел насмешливо выкрикнуть Хорсун, после чего его вытолкали вон из круга схода.

Люди совестились поднять на Сандала глаза. Аймачные принародно попросили у него прощения вместо зарвавшегося мальчишки, оправдывая его грубость ранним уходом отца-воина из Срединного мира. Не успел научить сына, как надо почитать старших. Жрец кивнул – чего еще ожидать с недовоспитанного…

А долгие весны спустя, вопреки сопротивлению осторожных и мудрых людей, сход эленцев неожиданно выбрал Хорсуна багалыком. С тех пор невежа не однажды мог убедиться, сколько хорошего приносят долине жрецы. Сандал все надеялся: однажды багалык одумается, придет и сам повинится. Но тот не пришел. И по сию пору продолжает хмурить при встрече широкие брови. Смотрит свысока, если вообще в сторону лицо не воротит. Кичливый шлем Хорсуна издалека кричит о гордой крови своего хозяина из рода восьмикрылого орла…