— А теперь, когда Шарлотта заболела, что будет? О-хо-хо-нюшки… — вздыхал Вильбур.

Все утро Темпльтон тихонько просидел под соломой. Днем стало невыносимо жарко. В полдень мистер и миссис Цукерман, а также мистер и миссис Эрабл собрались у поросячьего загончика. Несколькими минутами позже появились Ферн и Эвери. Девочка грызла хрустящую вафлю с кремом; под мышкой у нее торчала выигранная тряпочная обезьянка. Эвери жевал яблоко в слойке. К уху у него за ниточку был привязан воздушный шар. Дети были чумазые и взмокшие от пота.

— Припекает… — отметила миссис Цукерман.

— Ужасная жарища, просто дышать нечем, — поддержала ее миссис Эрабл, как веером обмахиваясь рекламой морозилки.

Оба семейства по очереди залезли в кузов грузовика и открыли корзинки с едой. Солнце нещадно палило, и от перегрева ни у кого не было аппетита.

— Интересно, что судьи скажут о нашем Вильбуре? — спросил мистер Цукерман.

— Подождем до завтра, — откликнулась миссис Цукерман.

К грузовику подошел Лерви. В руках он держал выигранное шерстяное одеяло.

— О, это как раз то, что нам нужно! — обрадовался Эвери.

— А я что говорю! — поддержал его Лерви.

Работник натянул одеяло над кузовом, так что получился замечательный тент. Дети сели в тени, и им стало немножко легче. Перекусив, они растянулись на дне кузова и заснули.

Вечером, когда жара немного спала и тени стали длиннее, Темпльтон наконец выбрался из клетки и огляделся. Вильбур спал на соломе, Шарлотта плела паутину. У крысенка был острый нюх, и он сразу же учуял множество разнообразных запахов. Темпльтон буквально умирал от голода и жажды, поэтому он отправился порыскать вокруг. Но паучиха заметила его.

— Не забудь принести мне новые слова! — крикнула она ему вдогонку. — Сегодня я пишу на паутине в последний раз.

Крысенок что-то недовольно проворчал себе под нос и скрылся в тени деревьев. Он ужасно не любил, когда его считали мальчиком на побегушках.

После палящего полуденного зноя пришла долгожданная вечерняя прохлада, и все почувствовали облегчение. На Чертовом колесе загорелись огоньки. Сверкая, оно крутилось и крутилось и казалось раза в два выше, чем днем. На центральной аллее зажглись фонари, а с площадки аттракционов раздавался треск и щелканье игровых автоматов. Вертелись под музыку карусели, а в балагане, где проводилась лотерея, мужской голос объявлял номера, на которые выпадали выигрыши.

После дневного сна дети оживились. Ферн встретила на ярмарке своего приятеля Генри Фасси, и тот пригласил ее покататься на Чертовом колесе. Он даже купил ей билет, так что Ферн прокатилась за чужой счет. Миссис Эрабл случайно подняла глаза и увидела, как в звездном небе поворачивается Чертово колесо, а в одной из кабинок, рядом с Генри Фасси, сидит ее собственная дочь и поднимается все выше и выше! Обратив внимание на счастливое, улыбающееся лицо Ферн, мать только покачала головой.

— Ну и ну! — прошептала она. — Генри Фасси! Подумать только!

Темпльтон старался оставаться незамеченным. В высокой траве, позади сарая, где держали скот, он нашел скомканную газету, в которую были завернуты объедки чьего-то завтрака: посыпанный солью и перцем недоеденный бутерброд с ветчиной, корка швейцарского сыра, кусочек крутого яйца и огрызок червивого яблока. Крысенок заполз в щель между газетными листами и съел все до крошки. Затем он оторвал полоску бумаги и отправился назад, к загончику Вильбура.

Когда появился крысенок с газетным обрывком, Шарлотта уже почти закончила плести паутину. В середине оставила место для нового слова. В тот час никого из посетителей не было, поэтому крысенок, паучиха и поросенок получили возможность поговорить без свидетелей.

— Надеюсь, ты принес хорошее слово, — сказала Шарлотта. — Ведь это — последнее, что я напишу в своей жизни.

— Вот посмотри, — сказал Темпльтон, разворачивая клочок газеты.

— Что там написано? — спросила паучиха. — Прочитай вслух.

— Здесь написано «СМИРНЫЙ», — ответил крысенок.

— «СМИРНЫЙ»? — переспросила Шарлотта. — «Смирный» — значит «послушный», «робкий», «застенчивый». Все это можно отнести к нашему Вильбуру. Он у нас и послушный, и робкий, и застенчивый.

— Ну, значит, теперь твоя душенька довольна, — осклабился крысенок. — Я не собираюсь с утра до ночи бегать по твоим поручениям. Я приехал на ярмарку развлекаться, а не таскать бумажки туда-сюда.

— Ты нам очень помог, — поблагодарила его Шарлотта. — Теперь можешь быть свободен. Пойди поброди по ярмарке.

Крысенок ухмыльнулся:

— Ночью я устрою настоящий пир! Старуха овца была права: ярмарка — настоящий крысиный рай! Сколько здесь жратвы! И питья! И снрятаться можно где угодно, а потом выйти на охоту. Ну, пока, мой глупый, смирный Вильбур. Будь здорова, тетка Шарлотта! Эту ночку я запомню на всю жизнь!

И он исчез в темноте.

Шарлотта вернулась к своей работе. Сумерки уже сгустились. Начался фейерверк: хлопали петарды и шутихи, рассыпая огненные искры, в небе крутились сверкающие шары. К тому времени как Цукерманы и Лерви, обойдя выставку скота, вернулись назад, Шарлотта уже закончила плести паутину. В середине красовались аккуратно вытканные буквы:

Но никто не заметил нового слова в вечерней мгле. Все были усталые, но счастливые. Ферн и Эвери забрались в кузов и улеглись, укрывшись шерстяным одеялом, которое выиграл Лерви. Работник принес Вильбуру охапку свежей соломы. Мистер Эрабл похлопал поросенка по спине.

— Нам пора домой, — объяснил он Вильбуру. — Ну, пока. До завтра.

Взрослые тоже не спеша забрались в кузов, и Вильбур услышал, как заворчал мотор и грузовик медленно тронулся с места.

Поросенку было бы тоскливо и одиноко, если бы рядом с ним не было Шарлотты. Изредка до него доносились веселые мелодии с площадки аттракционов. Засыпая, он попросил Шарлотту:

— Спой мне еще раз песенку про поросенка и паучка.

— Не сегодня, — прошептала Шарлотта. — Я слишком устала.

Голос ее доносился откуда-то из-под потолка.

— Где ты? — спросил Вильбур. — На паутине тебя нет. Я тебя не вижу.

— Я здесь, в уголке, — отозвалась она.

— А почему ты не сидишь на паутине? — удивился Вильбур. — Ты же никогда не уходишь с паутины.

— А сегодня ушла, — ответила паучиха.

Вильбур закрыл глаза.