— Я ему помогу, — хмыкнул Темпльтон.

Он взял поросячий хвостик в рот и изо всех сил сжал зубы. Боль от укуса привела Вильбура в сознание. В мгновение ока поросенок снова вскочил на ноги.

— И-и-и-и-и! Хрю-хрю! И-и-и-и-и! — завизжал он.

— Ур-р-р-ра! — всколыхнулась толпа. — Он встал! Поросенок здоров! Поздравляем, мистер Цукерман! Что за ЧУДО-ПОРОСЕНОК!

Все были очень довольны. Но больше всех радовался мистер Цукерман. Он с облегчением вздохнул.

А крысенка никто не заметил. Но Темпльтон сделал свое дело.

Один из судей вышел на выставочную площадку. Сначала он вручил приз мистеру Цукерману: две десятидолларовые и одну пяти долларовую бумажку. Потом повесил медаль Вильбуру на шею. Поросенок смутился и покраснел. Судья пожал руки мистеру и миссис Цукерман. Эвери тоже протянул судье грязную ладошку. Судья пожал и ее. Зрители зааплодировали. Фотографы защелкали своими аппаратами.

Мистера и миссис Цукерман, а также мистера и миссис Эрабл буквально распирало от счастья. Это был самый замечательный день в их жизни. Они гордились тем, что получили приз в присутствии стольких людей!

В тот момент, когда Вильбура загоняли обратно в клетку, появился Лерви с ведром. Глаза у него горели. Не задумываясь, работник выплеснул воду на поросенка, но от волнения промахнулся и облил мистера Цукермана и Эвери.

— Черт побери! — взвизгнул мистер Цукерман, который сразу же промок до нитки. — Ты что, Лерви, с ума спятил? Не видишь ничего вокруг? Поросенок-то давно очнулся!

— Вы же сами просили принести воды, — виновато оправдывался Лерви.

— Но я же не просил поливать водой меня! — возмущался мистер Цукерман.

Зрители, глядя на них, покатывались со смеху. Мистеру Цукерману тоже пришлось улыбнуться.

Эвери, естественно, был ужасно рад, что его облили водой. Он сразу же устроил представление перед публикой. Мальчишка притворялся, будто стоит под душем: он гримасничал, жестикулировал, тер под мышками воображаемым мылом, а потом делал вид, что растирается полотенцем.

— Эвери, немедленно прекрати эту клоунаду! — крикнула ему мать. — Хватит кривляться!

Но зрителям его выступление очень понравилось. Все дружно зааплодировали. Окруженный плотным кольцом зевак, которые смотрели на его ужимки во все глаза, Эвери сам себе казался знаменитым клоуном. Шалун заметил, что в ведерке на донышке еще осталась капелька воды. Он схватил ведро, поднял его над головой и, продолжая корчить рожи, вылил остаток воды на себя. Дети в толпе завыли от восторга.

Наконец все угомонились. Вильбура погрузили в машину. Мать увела Эвери с площадки и усадила его в кабину грузовика сохнуть. Мистер Эрабл завел мотор, и грузовик медленно потащился обратно к загончику. На сиденье от мокрых штанов Эвери расплывалась огромная лужа.

Шарлотта и Вильбур остались одни. Взрослые, взяв с собой Эвери, отправились искать Ферн. Темпльтон крепко спал. Поросенок, устав от напряженного дня с церемонией вручения приза, отдыхал, лежа на боку. Медаль все еще висела у него на шее. Скосив глаза, он мог разглядеть свою награду.

— Шарлотта, — спросил Вильбур, помолчав немного, — а почему ты так тихо сидишь?

— А зачем мне шуметь? Я всегда была тихоней, — ответила паучиха.

— Да, но сегодня ты какая-то особенная. Ты что, себя плохо чувствуешь?

— Наверное, я немного устала. Но на душе у меня спокойно. Ведь твой сегодняшний успех на выставочной площадке — это и мой успех тоже. Будущее твое обеспечено. Теперь ты в полной безопасности. Никто тебе не грозит, Вильбур, и никто тебя не обидит. Скоро осенние дни станут короче, придут холода. С деревьев облетит листва и ляжет на землю. Придет Рождество и с ним — вьюги и морозы. Но ты будешь жить! И ты увидишь, как красив снег зимой, потому что ты очень дорог мистеру Цукерману и он не поднимет на тебя руку. Пройдет зима, дни станут длиннее, растает лед на пруду радом с пастбищем. Прилетят и зачирикают воробьи, проснутся лягушки, и снова подует теплый ветер. И ты своими глазами увидишь, как придет весна, и услышишь пение птиц, и вдохнешь свежий запах трав, и будешь счастлив, ибо все это — для тебя… О, дивный мир! О, золотые дни!

Шарлотта замолчала. У Вильбура по щеке скатилась слеза.

— Шарлотта, дорогая! — воскликнул он. — Ты знаешь, когда я увидел тебя в первый раз, я подумал, что ты свирепая и кровожадная.

Едва справившись с охватившим его волнением, Вильбур снова заговорил:

— А почему ты так старалась ради меня? Я этого не заслужил. Ведь я-то никогда ничего для тебя не сделал.

— Ты — мой друг, — отвечала Шарлотта, — что само по себе немаловажно. Я вплетала слова в свою паутину, потому что хотела помочь другу. И что такое жизнь? Мы рождаемся на свет, живем и умираем. Пауки существуют лишь для того, чтобы ловить и пожирать мух. А помогая тебе, я пыталась хоть как-то оправдать свое существование, придать ему большой смысл. Небу известно, что каждый должен сделать в своей жизни что-то хорошее…

— Послушай, — сказал Вильбур. — Я не умею произносить цветистые фразы, я не такой златоуст, как ты. Но ты спасла меня, Шарлотта, и я, в свою очередь, с радостью отдам свою жизнь за тебя.

— Я в этом и не сомневалась. Спасибо за доброе отношение ко мне.

— Шарлотта! — снова позвал ее Вильбур. — Сегодня мы едем домой. Ярмарка кончается. Как прекрасно снова оказаться дома, в сарае, где гуси и овцы! А тебе разве не хочется домой?

Несколько минут Шарлотта молчала. Потом она заговорила, но так тихо, что Вильбур едва слышал ее.

— Я не вернусь домой, — прошептала она.

Вильбур вскочил на ноги:

— Как это не вернешься? Что ты такое говоришь, Шарлотта?

— Я умираю, — отвечала она. — Через несколько дней меня уже не будет с вами. У меня не хватит сил даже на то, чтобы вползти в твою клетку. В моих железах не осталось паутины, и я не смогу опуститься до земли.

При этих словах Вильбур в отчаянии бросился на землю. Тело его содрогалось от рыданий. Он всхлипывал и горестно хрюкал, страдая от того, что остается один.

— Шарлотта! — заливался слезами Вильбур. — О, Шарлотта! Мой дорогой, верный друг!

— Ну, ну, только без истерик, — сказала паучиха. — Успокойся, Вильбур. Сейчас же прекрати реветь.

— Но я этого не переживу! — продолжал рыдать Вильбур. — Я не брошу тебя здесь одну! Если остаешься ты, остаюсь и я.

— Не говори ерунды, — возразила Шарлотта. — Ты никак не сможешь остаться со мной. Мистер Цукерман, мистер Эрабл, Лерви и все остальные придут за тобой с минуты на минуту. Тебя посадят в клетку, и ты поедешь домой, хочешь ты этого или нет. Кроме того, тебе нет никакого смысла оставаться. Здесь тебя никто не будет кормить. Ярмарка кончится, и скоро тут не будет ни души.