Господин Шмиттхен поспешил продолжить:

– Разумеется, он обошёл всех нас. Густав победил в каждом соревновании, и ему досталась золотая медаль.

– Это её вы ищете? – спросила Анна-Лена, приставив меч ему к горлу.

– Именно, – снова заговорил дедушка Теодор. – Я тогда закопал награду где-то на школьном дворе. Из зависти. Хотелось бы мне быть таким же, как он.

И он потупился.

Шоки сглотнул. Ему было невероятно стыдно за деда. В знак утешения Пепперони ткнулся ему под колено мокрым пятачком.

Каспар что-то прошептал подруге на ухо.

– И что вы намерены с ней делать? – Анна-Лена грозно взглянула на дедушку Теодора. – Теперь, когда прошло уже шестьдесят лет?

Господин Шмиттхен нервно дёрнул себя за длинный ус.

– Густав недавно попал в больницу, – сообщил он. – У него был инсульт, и он не может ходить. Ему прописали гимнастику, но он отказывается.

– Упёрся – и ни в какую, – прибавил дед Шоки. – Лежит целыми днями, жалеет себя и отказывается подниматься. Так ему никогда не поправиться.

Он погрустнел.

– И в этом вам должна помочь его золотая медаль? – Голос Анны-Лены смягчился.

– Осталась минута! – крикнула мисс Корнфилд.

– Мы хотели выкопать её и отнести другу в больницу, – быстро вставил Шмиттхен, – в надежде, что воспоминания о былых победах помогут ему решиться снова встать на ноги.

– Неплохо придумано, – вынужден был признать «Робин Гуд».

– На этом закончим, – подытожила учительница.

Распахнулись двери, и на пороге появились первые зрители.

Тревис-старший, Шмиттхен и трое других дедов торопливо спустились с подмостков. Робин Гуд и его верные спутники исчезли за кулисами. На часах было две минуты восьмого.

– Пора! – шепнул Бенни Генриетте. – Входит хвостик!

Черепашка надавила лапой на выключатель.

Свет зажегся в тот самый момент, когда мисс Корнфилд взошла на сцену. Она улыбалась. Никто бы и не догадался, что ей пришлось пережить за последние четверть часа.

– Уважаемые дамы и господа, – торжественно произнесла она. – Я очень рада приветствовать вас сегодня в школе Винтерштайн! Этим вечером мы представим вам историю о Робине Гуде, благородном разбойнике из Ноттингема!

Мириам взмахнула смычком и заиграла. Старики и старушки, заполнившие зал, счастливо вздохнули.

Анна-Лена была лучшим Робином Гудом, которого только можно было увидеть в школьной постановке. Остальные одноклассники, следуя её зову, гремели оружием, словно всю жизнь только и делали, что воевали. Когда Малыш Джон приставил клинок к горлу барона, по залу пронесся испуганный вздох. Джо не составило труда побледнеть как полотно – он и так ещё не вполне пришел в себя после того, что случилось с Юрием. Впрочем, кровь, которая мгновение спустя заструилась по его воротнику, была всего-навсего кетчупом.

Луна, игравшая деву Мэриан, перед спектаклем наведалась в парикмахерскую родителей Иды. Там ей уложили волосы в восхитительную косу. В серо-голубом платье до щиколоток, украшенном оборками, она выглядела просто восхитительно. Эдди с таким усердием кривлялся и взвизгивал, строя из себя фрейлину, что даже те, кто стоял за кулисами, не могли удержаться от смеха.

Хелена с такой яростью била яйца о сковороду, что вызвала бурные аплодисменты.

Представление обернулось абсолютным успехом. Публика хлопала, вовсе не собираясь расходиться.

Анне-Лене не раз пришлось выйти на бис и выразить признательность зрителям. Никто не заметил маленького ящера, сидевшего у неё на плече. Каспар настолько гордился своей подругой, что весь покрылся сине-зелёными полосками и то и дело ласково покусывал ее за мочку уха.

Только Шоки уже собрался оттащить очередную лампу в подвал, как почувствовал, что кто-то коснулся его плеча.

Это был дедушка Теодор.

– Мы можем поговорить? – спросил он.

Шоки погрустнел и опустил лампу на пол.

– Если это так нужно, – нервно пробормотал он.

Тут же рядом с ним возник Пепперони.

– Не волнуйся, я с тобой, – сказал он и прижался к ноге друга.

Вместе они укрылись в углу, где им никто не мог помешать, и уселись за кулисами, среди декораций, изображавших кухню в замке. Пепперони, забравшись под стол, жевал шнурки мальчика.

– Прости, что я столько от тебя требовал, – начал старик. – Я не хотел, чтобы так случилось.

– Не хотел, чтобы случилось что?! – возмутился Шоки. – Да тебе до меня вообще не было никакого дела! – И он нервно заёрзал на стуле. – Ты отправлялся неизвестно куда и оставлял меня ночью одного! Пичкал меня своим мерзким холодцом и заставлял учить текст, который был мне вовсе не нужен! При этом сам ты так и не сыграл ни одной значимой роли, не так ли? – Его глаза сверкнули, когда он взглянул деду в лицо.

– Значит, ты всё-таки об этом узнал, – вздохнул тот. Его щеки покраснели. – Что же, тем лучше.

И он признался Шоки, что всю жизнь был всего-навсего посредственностью.

– Сначала никудышным спортсменом, затем отвратительным актёром…

– Но зато непревзойдённым хвастуном, – вырвалось у мальчика.

– Это правда, – признал дед. Он выглядел совершено раздавленным. – Когда я увидел, как в такой короткий срок ты смог выставить первоклассный свет и с какой любовью вы украсили сцену своими плюшевыми игрушками… – И он взглянул внуку в глаза. – Это было великолепно. Должен признать, юноша, у вас талант! Знаешь, кто из тебя мог бы получиться? Да тебе любая главная роль по плечу…

– Кто из меня мог бы получиться, решать буду я сам! – решительно воскликнул Шоки. – И мне куда больше нравится наводить свет, чем жариться, стоя у рампы. И в твоих советах я не нуждаюсь!

И вновь раздался глубокий вздох.

– Извини, – произнес старик. – Мне жаль. Наверное, впредь лучше мне тебя слушаться, а не наоборот.

– Неплохая идея, – раздался голос из-под стола.

– Пойдём, Пепперони, – поднялся Шоки.

– Пепперони? – поднял голову дедушка. – Это ещё кто такой?