— Ну а их настроение? Не обратили внимание? Может быть, они тяжело дышали? Или были взволнованы?

Терехов пожал плечами:

— Может быть… мне показалось, что им жарко, но я списал это на плотные кожаные куртки. Да, знаете, один все время потирал руку…

— В руках у них ничего не было?

— Не помню… Кажется, нет.

— Большое спасибо, вы очень помогли. С вами можно будет связаться?

— Да. Я живу в пятьсот седьмой, левой. Спросите Терехова. Меня там все знают. Кстати, как у Оли дела? Она сильно покалечена?

— Я к ней заходил днем. Врачи говорят, состояние стабильно тяжелое, — соврал Гордеев, чтобы не пускаться в длинные объяснения.

— Не повезло девчонке. — Терехов тяжело вздохнул. — Вадиму от меня привет передавайте.

— Хорошо. Еще раз спасибо за звонок. Я с вами свяжусь, если будет необходимо. Кстати, если еще что-нибудь вспомните, обязательно звоните, хорошо?

— Позвоню…

Юрий Петрович вышел во внутренний двор здания и направился в сектор Д.

Гордеев через дверной турникет вышел на центральное крыльцо и глубоко вдохнул чистый осенний воздух. «Может, осень и хороша как раз вот этим, сырым и необыкновенно чистым воздухом». Гордеев был доволен собой. Визит в университет оказался довольно удачным. Следствие пока не добралось до Светланы Михайловны и до Терехова. И в этом — один из немногих шансов Лучинина. «Нужно будет узнать, что это за лица кавказской национальности посещали Каштанову около шестнадцати часов. Вадим в это время уже был в лаборатории».

Вадим очнулся на полу камеры. Он лежал щекой в зловонной, мутной луже, рядом с парашей. Пустой желудок свело судорогой. Вадим еле сдержался и сел. Это оказалась не его камера. Здесь было только шесть коек и всего пять заключенных.

— Ну что, петушок, очнулся? Разве можно пить из параши?

— Я не петушок, и я не пил из параши. — Вадим с усилием произносил слова, но старался говорить как можно тверже. Его все сильнее колотил озноб, начали стучать зубы. В, глазах стоял туман.

— Глянь, Смык, петушок-то уже в штаны наложил от страха. — Мелкий мужичок со сморщенным лицом обратился к здоровенному амбалу, затем приторноласково к Вадиму: — Говорили тебе в детстве, слушайся старших. Говорили? Отвечай!! — Мужичонка взвизгнул, подскочил к Вадиму и ударил его кулаком в ухо.

Удар был довольно слабый, но сил на сопротивление у Вадима не было, и он опять упал в ту же лужу возле параши. Он только смог пробормотать, с ненавистью глядя на мужичонку:

— Козел!

— Ты… Ты кого козлом обозвал? Да я тебя… — мужичонка кинулся было на Вадима.

Однако Смык сделал знак молодому, накачанному парню, и тот, не вставая со шконки, уцепил мужичонку за ворот.

— Трюфель, не трепыхайся. Попортишь голубю личико — Смык тебя убьет. — Качок швырнул Трюфеля на шконку рядом с собой.

— Отпусти, Шкаф, задушишь ведь, — прохрипел Трюфель.

— Когда-нибудь и задушу, — мило пошутил Шкаф и отпустил ворот Трюфеля, — ты в этом не сомневайся. Но будешь хорошо себя вести — пока поживешь.

И он захохотал. Трюфель тоже подобострастно захихикал.

Вадим с трудом поднялся и с непониманием смотрел на происходящее. Он не понимал, как сюда попал и чего от него хотят эти люди.

— Ну-ка киляй сюда. — Смык сплюнул себе под ноги.

Вадим не пошевелился.

— Я кому сказал?

В голосе Смыка послышались нотки, которые не сулили Лучинину ничего хорошего. Вадим подумал, что лучше подчиниться. Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, сделал несколько шагов к Смыку.

— Чего вам от меня надо?

— Твою сладкую луковичку на одну ночь, — жеманно кривляясь, проворковал четвертый мужчина.

— Заткнись, Чайковский, — резко оборвал его Смык.

— А что я? Я. ничего, я молчу, — ответил Чайковский. — Может, чифиря заварим, чайник уже закипел.

— Пусть Трюфель заварит, а ты лужу около параши вытри, воняет, — распорядился Смык.

Чайковский кинулся к параше, а Трюфель высыпал в двухлитровую банку целую пачку заварки, залил ее кипятком, укутал в полотенце и поставил на стол.

— Ну что, как допрос? — поинтересовался Смык.

— Нормально…

— На все вопросы ответил?

Вадим помотал головой.

— Чего так? Колоться не стал?

— А мне не в чем колоться.

— Да-а… А нам вот известно, что ты девку чуть не замочил, — улыбнулся Смык, явно хвастаясь своей осведомленностью. — Что же ты так?

— Не трогал я никого, — пробормотал Вадим. Он не ожидал, что слухи распространяются так быстро.

— Девку избил. Не по-людски это… Зачем тебе это надо было? Может, она тебе не дала?

Вадим молчал.

— Или же, — продолжал рассуждать Смык, — ты просто решил власть показать свою? А? Отвечай!

— Смык, да он, видимо, язык проглотил, — осклабился Трюфель.

— Да, проглотил. Ну ничего, новый отрастет, если надо будет. Я тебе, парень, вот что скажу. Тут у нас таких мудаков, которые ни за что ни про что женщин избивают, не любят. Очень не любят. Слабого не тронь! Вот первый закон. Я прав, Чайковский?

— Прав, прав, — подтвердил тот.

— Вот видишь, — сказал Смык. — А еще зря ты, парень, обидел следака. Молчал, не отвечал на его вопросы, — с укоризной обратился Смык к Вадиму. — А ведь он тебя по делу спрашивал. Ты, чмо, такого хорошего человека обидел. Зачем следаку несознанку устроил? Вместо того чтобы честно, как мужик, рассказать, что да как, вилял, молчал, вот как сейчас.

— Я ему сказал, что буду отвечать только в присутствии своего адвоката.

Все захохотали.

— Ты гляди-ка, адвоката захотел! Тебе что тут, Америка?

— Адвоката, говоришь? И только поэтому ты не доставил человеку удовольствие?

— Да, — ответил Вадим.

— Ну что же. Может, тогда доставишь удовольствие мне? — Вадим с непониманием посмотрел на Смыка. Тот начал расстегивать «молнию» на джинсах. — На колени вставай, так удобнее работать…

До Вадима дошел смысл происходящего. Он с ужасом и отчаянием смотрел на Смыка.

— …А наш Адвокат тебе поможет. Давай, Адвокат, действуй, — произнес Смык, удобнее располагаясь на шконке и с улыбкой глядя на Вадима.

Пятый заключенный — Адвокат — подскочил к Лучинину и коротко, но сильно ударил его в живот. На мгновение у Вадима перехватило дыхание, и он согнулся пополам. Следующий удар Адвокат нанес Вадиму по правой почке. Вадим сделал пару непроизвольных шагов и ухватился за стол.