Пегоусый, видимо, понял ошибочность своих действий и что так их могут перестрелять, как кроликов, одного за другим. Выхватил меч из ножен, второй взял у убитого соратника, быстро добежал до истукана, к которому был привязан волхв, упер один из клинков деду в горло.

– Эй, стрелок, считаю до десяти! Если не выйдешь на поляну с пустыми руками, я ему горло распорю. Раз! Два! Три! – Он опять отбил стрелу, вылетевшую из леса. Слишком большое расстояние, стрелы били на излете, а он явно обучен против них. – Ты что такой непонятливый, стрелок? Четыре.

Арсентий вышел на капище на счет «девять». В каждой руке он сжимал по мечу, доставшемуся в качестве трофеев от тех, кто так неосторожно сунулись к нему в лес.

– Отпусти деда! – прорычал он. – И поговорим, как воины.

– Поговорим, чего уж там, – согласился пегоусый, а потом рявкнул: – Руби его, парни.

Все трое напали одновременно – видимо, и раньше приходилось бить одного толпой. Правда, в этот раз противник оказался не из тех, кто робеет, оставшись в меньшинстве. Быстро качаясь влево и вправо, Арсентий отбил все три меча, потом упал на колено, взмахнул левым клинком и рубанул чуть ниже кольчуги того, который зажимал подраненную шею. Парень заверещал и повалился, кровь из ран била, словно пиво из пробитой бочки. «Все, теперь точно не жилец», – отметил про себя послушник, перекатываясь, чтобы уйти от ударов оставшихся на ногах.

Они бросились за ним, стараясь достать побыстрее – не успели еще понять, что хотя они в кольчугах, а он в простой рубахе, но явно намного лучше их в ратном мастерстве. Первый подставился сразу – не вставая, Арсентий воткнул меч снизу вверх, прорубая пах и разрезая живот. У парня на лице отразилось недоумение, но через секунду взгляд погас, и он упал назад, как подрубленное дерево. Второй все-таки дотянулся – Арсентий не очень ловко вскинул меч в левой руке, тот дрогнул, защита получилась недостаточно твердой. Острие противника резануло по плечу и груди. Но в эту же секунду послушник правой отсек воину вооруженную руку, а потом со всей мочи врезал мечом по шее.

– Ловок ты, стрелок! – Пегоусый двигался к Арсентию волчьей походкой, держа оба меча чуть в стороны. И по тому, как противник держит клинки, послушник понял, что пегоусый опаснее, чем все остальные вместе взятые – точно обучен обоерукому бою, а кроме того еще и в кольчуге и шлеме. – Как тебя звать-то, хоробр?

– А тебе какое дело? – оскалился Арсентий.

– Хочу узнать, по кому поминальную молитву заказывать, – ухмыльнулся пегоусый. И тут же, без замаха, выбросил вперед оба меча, целя в лицо и пах послушника. Тот ожидал подобного, поэтому успел защититься от обоих клинков и сразу же повернулся вправо, постарался дотянуться мечом в деснице до лица врага. Тот перехватил удар на подлете, крутанул меч над головой, целя из неудобного для Арсентия положения. Но послушник и не стал защищаться, а быстро присел, пропуская меч над головой. Потом отскочил назад, срывая расстояние между ним и противником.

Они кружили по поляне, внимательно высматривая бреши в защите, время от времени бросались друг на друга и так же быстро отскакивали назад после двух-трех ударов и защит. Бились на равных, но вскоре Арсентий понял, что постепенно проигрывает – кровь, текущая из ран на груди и плече, уносила силы. Понял это и пегоусый, потому что стал нападать реже, тянул время, смотрел на послушника с легкой ухмылкой.

– Стóит оно того, стрелок? Стóит дед, чтобы умирать за него, а?

Это ироничное замечание жутко разозлило Арсентия. Казалось, даже на миг вернулись былые силы – он резко прыгнул под углом влево, рубанул сперва одной рукой, потом другой. Первый удар пегоусый перехватил, от второго успел пригнуться, но это его и сгубило. Шлем на голове хоть и немного, но закрывал обзор, и когда вожак выпрямился, увидел клинок, который послушник быстро перевел над головой и направил острием в лицо врага. От неожиданности белоглазый даже рот открыл, поэтому, когда Арсентий вонзил ему меч между зубов, они остались целы. А вот пегие усы сразу же порозовели от брызнувшей крови.

Арсентий без сил опустился на землю рядом с последним поверженным врагом. Так часто бывает в схватке – когда уходит азарт боя, усталые ноги разом перестают держать. Но отдыхать было некогда.

– Сейчас, отец, сейчас! – Он приподнялся и пошел к волхву, дрожавшему от холода возле истукана. – Сейчас отвяжу. Потерпи немного, отец!

С узлом возиться не стал, резанул мечом. Подхватил падающего деда, осторожно посадил на землю рядом, накинул на плечи валявшуюся неподалеку волчью безрукавку.

– Я волка добыл! – произнес Арсентий, не зная, что еще сказать.

– А я вот, вишь, в полон попал, – невесело ухмыльнулся дед в ответ. – Пришел, понимаешь, крестьянин, говорит – дай травы для коровки, болеет коровка. Мы с ним в дом зашли, я травку искать принялся, а он меня чем-то по маковке и саданул, аспид. Уже привязанный очнулся. Потом еще били, лиходеи.

– А я-то думаю, как же ты им в руки-то дался. Помню же, как ты меня тогда шибанул, когда мы с Сафронием к тебе пришли в первый раз.

– Старею! – пожал плечами Рычан. – Сынок, будь добр, принеси воды. У самого нет сил.

Арсентий встал, перешел поляну к бочке с дождевой водой. Вначале быстро вылил немного себе на голову, чтобы освежиться. Зачерпнул ковшом для старика, и в этот момент почувствовал опасность сзади.

– Сдохни, тварь бесовская! – Благообразный священник стоял возле избитого старика. Впрочем, вряд ли узнала бы в этот момент паства своего батюшку, настолько его черты исказила ненависть. Подхватив один из мечей, валявшихся на земле после схватки, он наотмашь рубанул волхва, целясь в голову, но тот защитился рукой, поэтому удар только отсек деду правую ладонь и снес клок волос над левым ухом.

Священник замахнулся еще раз, чтобы добить. Не успел. Арсентий метнул клинок, который, прогудев в воздухе, вонзился в спину чужака и вышел спереди, проломив грудину.

* * *

– Вот так я и убил священника. – Арсентий кинул ворону еще кусочек мяса, отряхнул руки и повернулся к отцу Варсонофию. – И знаешь, что самое плохое?

– И что же?

– Я страшный грех совершил – и ничего не чувствую. А должно же быть иначе?

Прежде чем ответить, настоятель некоторое время молча смотрел вокруг, на монастырский двор и стены, поднял глаза на крест, венчающий купол собора – самого высокого строения Богоявленского монастыря.

– Убийство – один из смертных грехов, так в Писании нам сказано. А тут еще и духовное лицо… Но это с одной стороны. А с другой – ты это сделал не из злобы или ненависти.

– Возненавидеть его я не успел, это точно.

– Думаю, что на исповеди я смогу отпустить тебе это. И мне кажется, что Бог тебя простит. Потому что ты во имя Его столько благих дел совершил, сколько сто священников не сделали.

– Он может простить, да, – покачал головой Арсентий. – Но я же давал обеты, в том числе – не убивать людей, если нет смертельной нужды. И если я нарушил этот обет – ничего не помешает мне нарушить другие.