– Ты нарушил обет, чтобы спасти человека.

– Точнее – чтобы спасти волхва. Того, с кем, по уму, я и сам должен бы бороться. Дед был последователем того самого язычества, которое преследует наша церковь, наша вера. А мне стал ближе, чем тот священник с его людьми. Настолько ближе, что я не задумываясь бросился на его защиту.

– Много в тебе сомнений, Арсентий. – Настоятель смотрел на ворона, который продолжал важно прохаживаться у ног собеседников. – Только вот насчет веры – тут ты не совсем прав.

– Это как так?

– Некоторые наши собраться действительно считают, что веру Христову надо насаживать огнем и мечом. Жечь и рубить всех, кто с нами не согласен. Только можно ли искренне поверить по принуждению? – Отец Варсонофий поднялся, положил руки на поясницу и прогнулся назад. – Спина что-то часто ноет в последнее время. Годы берут свое.

– Тебе бы к бабке из деревни сходить, чтобы травки поприкладывала. Мне помогло.

– Надо будет сходить, да. – Настоятель махнул рукой и продолжил: – Так вот. Как можно принять веру человека, который на твоих глазах убивает невинного? Точнее, виновного только в том, что не согласен с тобой? Никак. Силой можно принудить только бояться. И ненавидеть. Понимаешь, к чему я веду?

– Пока не очень.

– Тот священник, которого ты убил, – он разве это делал из богоугодных намерений? Да, волхв был безбожником, но чем он мешал священнику? Чем вообще мог помешать кому-то старый дед, которому и так уже осталось всего ничего?

– Ничем, да.

– Вот именно. А значит, священник действовал не из стремления веру укрепить, а только лишь из желания показать свою силу, свою власть над ним. А это гордыня, еще один из смертных грехов. И знаешь, у меня нет никаких сомнений в том, что он сейчас не в райских кущах, а в аду горит за свои дела.

Арсентий молча обдумывал слова настоятеля, глядя на отца Варсонофия снизу вверх.

– Но это не снимает и с моей души греха.

– Не снимает. Тем более, я так понимаю, на этом твоя история не заканчивается?

– Не заканчивается. Сейчас расскажу. – Арсентий хлопнул себя ладонями по коленям и встал, указал ладонью на взмыленных от занятий близнецов. – Только этих шалопаев отпущу немного отдохнуть.

* * *

– Видишь, не солгали боги! – Рычан приподнял голову над лавкой. К утру жар у него почти спал, и появились силы говорить. – Сказали «три дня», так оно и выйдет.

– Это хорошая смерть, отец! – Сидевший рядом Арсентий сменил влажный рушник на лбу деда. – От меча да в бою.

– Да мне-то какая разница? Я не воин, у меня свой путь. – Волхв поднял руку с отрубленной кистью. Рану Арсентий ему уже прижег и стянул тугим ремнем, чтобы кровь не текла, но боль, судя по всему, была такая, что даже удивительно, как дед ее переносил, почти не подавая вида. – Жаль только, не успели мы с тобой обряд провести.

– Так, может, это как раз знак тебе, что и не нужно мне это?

– Я сейчас уже на кромке почти, поэтому мне многое открыто. И вижу, что если бы мы с тобой это сделали, была бы тебе большая польза.

– Так, а что если я сам все сделаю? – внезапно осенило Арсентия. – Ты будешь говорить, что и как, а я выполню? Вдруг получится?

– А ежели что не так пойдет, и ты там без меня, один останешься? Кто подскажет, что делать?

– Ну, мне не впервой рисковать.

– Добро, – согласился дед после небольшого раздумья. – Тогда начинай готовиться. Я скажу, что делать.

Весь день Арсентий провел в приготовлениях. Старый волхв все это время сидел почти не двигаясь, и пару раз послушнику казалось, что дед уже отмучился – в такие мгновения Арсентий с замиранием сердца подходил к Рычану. Но тот хоть пребывал почти все время в неглубоком беспокойном сне, дышал ровно, а проснувшись, указания давал уверенно. Когда начало темнеть, послушник поднял на руки казавшееся невесомым тело, предварительно закутав волхва в овечью шкуру, посадил возле костра, прислонив спиной к одному из истуканов.

– Огонь жарче делай, не жалей дров! Чего их теперь жалеть? Жги так, чтобы с небес было видно!

Арсентий добросил дров, потом взял одну из склянок, указанную дедом, вылил в пламя, которое вспыхнуло еще сильнее – с небес, может быть, и не видно, но вокруг стало светло, почти как днем.

– Волка давай сюда. Эх, жаль, не сегодня ты его добыл, а вчера. Сегодняшний получше был бы. Да что уже поделаешь. – Дед дождался, пока Арсентий вернулся с тушей волка. – Разделывать умеешь?

– Доводилось!

– Добро. Тогда сердце вынь ему.

Арсентий послушно склонился над тушей, и вскоре волчье сердце, с которого на землю обильно капала кровь, лежало у него в руке.

– Это Перуну. – Старик целой рукой указал на главного истукана, которого сегодня днем Арсентий, как и всех остальных, тщательно вымыл по указанию волхва, окурил травами и полил бычьей кровью из запасов деда. – Перед ним положи.

Послушник с поклоном положил сердце перед идолом, а когда поднимался, не удержался и глянул в глаза языческому богу – в тело будто ударила молния. Он даже потянулся было, чтобы перекреститься, но вовремя осознал, что это точно будет лишним.

– Теперь печень, – дед дождался, пока Арсентий закончит, и добавил: – А это уже тебе. Что смотришь, ешь давай.

Об этом его волхв заранее не предупреждал, поэтому Арсентий на секунду замешкался. Но отступать, судя по всему, было поздно. Поэтому он вцепился зубами в сырую печень, рванул на себя, отдирая большой кусок, принялся жевать. На миг он представил себе, как сейчас выглядит со стороны – перемазанный волчьей кровью, обнаженный по пояс, как велел Рычан, освещенный языческим костром.

– Целиком не надо, куска достаточно, – добавил волхв, когда Арсентий, дожевав, хотел укусить еще раз. – В костер бросай. Теперь отвар. Готов?

– Да, – подтвердил послушник. С отваром ему сегодня пришлось изрядно повозиться, потому что в него входило множество трав и кореньев, которые надо было добавлять в определенное время и в нужных пропорциях, и все время необходимо было поддерживать кипение, иначе, по словам деда, получится бурда слабительная, а не отвар.

– Тогда пей. Это уже до конца, до последней капли.

Арсентий поднял горшок, стал жадно поглощать пахнувшую зверобоем и полынью жидкость. Вначале показалось, что ни за что не осилит, но потом понял, что вполне даже может – допил до конца, убедился, что ничего не осталось.

– В огонь горшок, пусть горит. А сам напротив садись.

– И что дальше? – поинтересовался послушник, усаживаясь на чурбан около костра.

– Всё. Теперь жди и молчи.

– Чего ждать-то?

– Там сам поймешь.

Арсентий какое-то время безмолвно смотрел в пламя костра, ожидая чего-то необычного. Но долгое время не происходило ничего. Никакие потусторонние силы к нему не обращались. Поэтому он поднял голову, чтобы сказать об этом Рычану. Но того напротив не оказалось. Точнее, ничего не было из того, что должен был увидеть Арсентий. Ни старика, ни его лачуги, ни истуканов, ни леса. Только он и пламя в ночи.