Пук, валяясь на земле, голоса не подавал и был счастлив, что его оставили в покое.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся вдруг Дионис.

Гефест обернулся к нему и со злостью в голосе сказал:

— Если ты не заткнешься, я устрою тебе то же самое, что и вождю! Творятся невообразимые пакости, а тебе смешно!

— Ну и ладно, — произнес Дионис с обидой в голосе. — Не желаете знать, кто во всем виноват, — ходите трезвыми.

— Ну-ка, ну-ка, — сказал Гермес елейным голосом. — Что ты имел в виду, Дионис?

— Не скажу, пока не нальете, — надул губы тот.

— Ты же целую флягу высосал!

— Всего-то?

— Хорошо. — Гермес стал самым ласковым богом на свете. — Я тебе обещаю налить столько, что ты лопнешь. Но — потом.

— Потом я и сам найду, — ответил Дионис.

Пука долго просить не пришлось. Как только он узнал, что от него требуется, тут же нырнул в хижину и принес оттуда целый мех с какой-то жидкостью. Дионис хлебнул ее, и глаза его вылезли на лоб. Пук, протягивая зажатый в руке сушеный гриб, очень похожий на мухомор, скороговоркой произнес:

— Закусывать же надо!

Дионис оттолкнул его руку, закашлялся и заорал визгливым голосом:

— Что это за свинское пойло!

— Это брага, получившаяся из перебродивших овощей, — сказал Пук и на всякий случай отбежал от богов в сторону.

Боги же не стали предпринимать никаких мер для наказания Пука. Они просто смеялись взахлеб. И даже мрачный Полифем ревел во всю глотку, пуская слюни. Не смеялся лишь Дионис. Он, откашлявшись, прислушался к своим ощущениям и, посмотрев на Пука, заявил:

— Ах ты, прохиндей! Вот это мне похорошело! Я к тебе зайду как-нибудь, рецептик дашь. А вы слушайте, что я скажу.

Боги перестали смеяться и уставились на Диониса. Полифем так же прикрыл свой рот.

— Некоторое время назад мне жаловался один из сатиров, что с ним плохо обошлись, — начал Дионис, пытаясь собрать глаза в кучу. — Сначала в него вселился Дух.

— И что? — не выдержал Полифем. — Подумаешь, новость какая! В кого только не вселяется эта задожуйская сволочь! Надо же, наказание на нашу голову. В меня вон несколько лет назад влез. Я тогда возвращался от гномов, у которых гостил на Празднике великого доменного огня. Дух вошел в мое тело во владениях гоблинов. Раз — и все! Как тазиком накрыло. Главное — все чувствую, а поделать ничего не могу. Поэтому довелось мне целый месяц с гоблинами пьянствовать. Даже в их войне с троллями участвовал. Когда этот мерзавец меня покинул, на мое лицо страшно было смотреть. Под глазом такой мешок обозначился, что аж на нос стал свисать. А печень мне потом Ехидна два месяца своим ядом лечила. Пришлось это лечение натурой отрабатывать. А у нее тело змеиное! Ф-фу, мерзость какая! Что только не сделаешь ради здоровья. Какое отношение имеет Дух к нашему делу?

— Что ты меня перебиваешь! — возмутился Дионис и икнул. — Все мысли из-за тебя перепутались!

Он схватил Пуков мех и приложился к нему. Во второй раз жидкость прошла через горло успешнее, хотя глаза на лоб вылезли так же, как и ранее.

— Отличное пойло! — сообщил Дионис. — Этот вождь — благодетель. А вы с ним обращались, как с врагом. Ему памятник надо поставить.

— Не отвлекайся, — строго сказал Гефест. — Говори по существу.

Дионис рыгнул и продолжил:

— А по существу произошло вот что. Сначала Дух, сидевший в теле сатира, поругался с одним из титанов, и тот сломал ему правый рог. А потом вогнал левым рогом в дуб. При этой драке присутствовал какой-то человек, которого звали Аэком.

— Стоп! — воскликнул Полифем. — Как звали титана?

— Сразу видно, что мозги пропил не я, а ты, — презрительно скривил губы Дионис. — Мог бы и сам догадаться. После титаномахии на свободе остались всего два титана. Дряхлый Океан и.

— Прометей! — вскричали все хором.

— Ну, наконец-то, — сказал Дионис. — Пойду-ка я отолью. За угол.

Он, шатаясь, скрылся за хижиной. Мех с брагой Дионис зачем-то прихватил с собой. Никто особого внимания на это не обратил.

— И где же теперь их обоих искать? — задумчиво спросил Гермес.

Полифем ответил:

— Самые богатые залежи меди в округе имеются только на острове, который вы называете Кипром. И Прометей об этом знает.

— На этом острове есть и залежи мышьяка, — недовольно сообщил Гефест.

— Мышьяк имеет какое-то отношение к делу? — поинтересовался Гермес.

— Сей полуметалл — первый шаг к получению бронзы, — ответил Полифем. — Он очень важен для развития оружейного дела. Если не помешать этим двоим, то можно будет поздравить человечество со вступлением в бронзовый век.

— Я всегда говорил, что оставлять самого умного из титанов на свободе — непростительная ошибка, — сказал Гефест.

— Но ведь он не участвовал в титаномахии, — заметил Гермес. — За что же его было сажать в пещеры?

— Теперь есть за что?

— Теперь ему место уже не в пещерах, — сказал Полифем. — Теперь Брахма будет настаивать на более суровом наказании.

— Вряд ли он добьется этого от Зевса, — усмехнулся Гермес.

— Это почему?

— Потому что наш любвеобильный папаша Зевс спутался с Клименой, которая приходится Прометею матерью. Зевс в ней души не чает.

— А-а-а, — протянул Полифем. — Вы, гуманоиды, вечно усложняете жизнь себе и окружающим всякими несуразностями. То долг какой-то выдумаете, то честь. А про эту вашу дурацкую любовь я вообще молчу.

— Ну и молчи себе, — Гефест оглянулся. — Где этот алкоголик Дионис?

Пук, стоявший в стороне, подал голос:

— Он зашел за хижину, а потом припустил к воротам, за которыми и скрылся.

— Надо же, прошляпили, — констатировал Гермес. — Теперь мы его и за две недели не поймаем.

— Да пошел он сторуким гекатонхейрам ногти стричь! Сколько можно в няньках ходить! — Голос Гефеста наполнился негодованием.

— Но ведь Зевс именно нас с тобой просил заняться им, чтобы избавить от пьянства.

— Вот пусть отправит его в пустыню к дромиду. Тумблеры ему переключать. Там он не то что вина не увидит, за верблюдицами станет охотиться, чтобы хоть молоком заглушить жажду. Все, не буду я за ним больше гоняться!

— Еще как будешь, — раздался вдруг откуда-то сбоку странный лающий голос. — Вприпрыжку поскачешь!

Боги и киклоп недоуменно огляделись. Никого лишнего вокруг не было. Выходило, что это Пук решился на очередную глупость. Но вождь стоял, как громом пораженный. Взгляд Пука был направлен куда-то вниз. Проследив его направление, троица обнаружила в ногах у Пука лохматого грязного кобеля с распахнутой пастью, из которой свисал слюнявый язык. Пук поднял шалые от страха глаза, развел руки в стороны и сказал: