Каждый день после школы я звонил Джамиле, и каждый день на мой вопрос: «Как дела?» отвечала: «Так же, Кремчик» или «Так же, только хуже». Мы договорились после уроков устроить совещание на высшем уровне на Бромлей-Хай-стрит и решить, что делать.

Но в тот день я выходил из школы с толпой ребят и вдруг увидел Хелен. И удивился, потому что почти не вспоминал о ней после того, как меня трахал её пес, — у меня в голове они теперь были нераздельно связаны: Хелен и кобель. Она стояла во дворе в черной шляпе с обвисшими полями и длинном зеленом пальто, и ждала другого парня. Заметив меня, она подбежала и чмокнула меня в щеку. В последнее время меня что-то часто целуют: надо вам сказать, люблю я это дело. Каждый может поцеловать меня, и я с удовольствием отвечу тем же.

Парни, с которыми я водил дружбу, носили отвратительные, спутанные волосы до плеч и разлагающиеся от грязи и старости школьные куртки и брюки клеш, и ходили без галстуков. В последнее время у нас был в ходу ЛСД, какой-то «пурпурный туман», и парочка наших тихонько балдела в отключке. Я проглотил полтаблетки на утренней молитве, но она уже перестала действовать. Кто-то обменивался записями, «Трэффик» — на «Фэйсес». Я вел переговоры, чтобы купить пластинку Джими Хендрикса «Bold as Love»[36]— у парня, которому позарез понадобились деньги, чтобы поехать в Эмерсон на концерт «Лэйк энд Палмер» в Файерфилд-Холл, ни много ни мало. Я боялся: вдруг парень так нуждался в деньгах, что натер пластинку черным обувным лаком, чтобы скрыть царапины, и с пристрастием исследовал поверхность при помощи линзы.

В нашей компании был и Чарли, который заявился, наконец, в школу впервые за много недель. Он стоял поодаль от толпы при своих серебристых волосах и экстравагантных ботинках. Теперь он выглядел менее умудренным и поэтичным: лицо стало жестче из-за короткой стрижки, скулы заострились. Я знал, что это влияние Боуи. Боуи, впоследствии Дэвид Джонс, несколько лет назад посетил нашу школу, и в столовой висела групповая фотография, где было четко видно его лицо. Мальчишек частенько обнаруживали на коленях перед этой иконой: они молились о том, чтобы он помог им стать поп-звездами и уберег от карьеры автомеханика или чиновника в страховом агентстве, или младшего архитектора. Но, кроме Чарли, ни у кого из нас не было больших видов на будущее; виды на будущее у всех остальных были самые что ни на есть мизерные, а надежды — самые дикие. У меня же были сплошные дикие надежды.

На меня, как, впрочем, и на большинство своих друзей, Чарли перестал обращать внимание после того, как на обложке «Бромли и Кентиш Таймс» появилась фотография его группы «Не брюзжать!»[37], а их выступление на местном стадионе прозвучало в открытом эфире. Группа играла уже два года на школьных танцах, в барах и в качестве аккомпанемента на концертах более известных групп, но о них никогда раньше не писали. Эта внезапно свалившаяся слава поразила и взбаламутила всю школу, включая учителей, прежде называвших Чарли не иначе как Девчарли.

При виде Хелен Чарли просветлел лицом и двинулся к нам. Я и не знал, что они знакомы. Она чмокнула его, привстав на цыпочки.

— Как репетиции? — спросила она, ероша ему волосы.

— Отменно. Скоро опять выступаем.

— Я приду.

— Не придешь — не станем играть, учти, — сказал он. Она заржала, как лошадь. Я вмешался. Надо же мне хоть слово вставить.

— Как твой отец, Чарли?

Он весело взглянул на меня.

— Отец в дурдоме. На следующей неделе выписывается, говорит, что собирается домой, к Еве.

— Правда?

Значит, к Еве возвращается муженек? Удивительно. Думаю, папа удивится не меньше меня.

— Ева, наверно, рада? — сказал я.

— Прямо до смерти, маленький засранец, можно подумать, ты не знаешь. Она теперь другими вещами интересуется. Другими людьми. Не правда ли? Думаю, папуле дадут крепкого пинка под зад и отправят к его мамочке, как только он переступит порог нашего дома. И между ними все будет кончено.

— О боже!

— Да уж, но я всегда недолюбливал. Он садист. Так что у нас в доме освободится комната для кого-нибудь другого. Все скоро изменится. Мне нравится свой старикан, Кремчик. Он меня вдохновляет.

Я был польщен и едва не ляпнул: «Если твоя мама и мой папа поженятся, мы станем братьями, и тогда придется нам нарушать запрет кровосмешения», но вовремя прикусил язык. И все же, эта мысль доставила мне несказанное удовольствие. Это означало, что мы с Чарли будем прочно связаны на протяжении многих лет, даже когда закончим школу. Мне хотелось подтолкнуть Еву и папу к этому шагу. А мама погорюет и перестанет. Может, даже найдет себе кого-нибудь, хотя вряд ли.

Внезапно на соседней со школой улице раздался грохот, похожий на взрыв. Ничего подобного здесь не слышали со времен воздушных налетов 1944 года. Распахивались окна; бакалейщики устремились к дверям своих магазинов; покупатели бросили обсуждать бекон и все как один обернулись; учителя чуть не попадали со своих велосипедов от удара звуковой волны; и мальчишки, выйдя из школьного здания, ринулись к воротам, хотя многие, — классные ребята, — пожимали плечами и с отвращением отворачивались, плюясь, бормоча ругательства и презрительно шаркая ногами.

В розовой машине «Воксхол Вива» врубили на полную мощность квадратичные колонки, и песня «Восемь миль в высоту» в исполнении группы «Бёрдз» сотрясла воздух. На заднем сиденье развалились две девочки, за рулем сидел менеджер Чарли по прозвищу Рыба, высокий, стройный красавец, выпускник привилегированной частной школы, чей отец, по слухам, был адмиралом морского флота. Говорят, его мать носит титул «леди». У Рыбы были короткие волосы и самая что ни на есть обыкновенная, поношенная одежда белая рубашка, мятый костюм и теннисные туфли. Он не гонялся за модой, но каким-то непостижимым образом выглядел как хиппи, да и вообще клевый парень. Этого мальчишку ничто не могло смутить. Загадка природы: он в свои девятнадцать был не намного старше нас, но, в отличие от нас, казался недосягаемым, необыкновенным, и, признав его превосходство, мы решили, что этому человеку можно доверить нашего Чарли. Почти каждый день он подъезжал к школе, чтобы забрать нашего кумира на репетицию.

— Тебя куда-нибудь подбросить? — прокричал Чарли Хелен.

— Не сегодня! Увидимся!

Чарли заспешил к машине. Чем ближе он подходил, тем больше оживлялись девочки на заднем сиденье, как будто на ходу он гнал перед собой ветерок, приводящий их в трепет. Когда он сел рядом с Рыбой, они перевесились вперед и страстно поцеловали его. Он поправлял прическу, глядя в зеркальце заднего вида, пока розовый монстр втискивался в поток транспорта, распугав малышей, толпившихся у переднего капота, пытаясь открыть его — вот балбесы! — и рассмотреть мотор. Когда машина скрылась из виду, толпа быстро рассосалась.