С этими словами он поднял бутылку и стал пить из горлышка.

Что ж, он был прав. Я немного подождала, но через час бедняга вырубился. Тогда я села рядом, твердо решив охранять его, однако просидеть целый день на одном месте — для меня непосильный труд. Я и так сидела всю ночь, а потом все утро. Собаке требуется движение. И я отправилась побродить.

* * *

Хвост у меня ходил колесом, когда я завернула за угол и направилась в парк Платт Филдз. Тротуар был как живой, а мой нос исполнял функцию глаза,

просматривающего прошлое. Я спешила. Конечно, я любила Терри, но до чего же было здорово бежать, принюхиваться к запахам и ловить ушами разные звуки, доносившиеся издалека! Вам этого не понять! Только собаке доступны мои переживания.

В парк я вбежала, словно дикий зверь, и помчалась по траве. Уже наступила весна, и все набирало силу. Примерно час я была, как в собачьем раю.? Бегала за утками и белками, нюхала следы полмиллиона собак, каталась по траве, задыхалась и смеялась. В первый раз я полностью отдалась на волю своего носа — и он не обманул меня. Кролики, белки, крысы, мыши — я преследовала их и теряла, находила других, возвращалась, металась туда-сюда. Я никого не поймала, ну и что? Главное — бегать, нюхать, жить!

Меня настолько поглотили ощущения моего носа, что я довольно долго никого не замечала кругом. Наверно, несколько часов. Собаки не следят за часами. И вдруг, когда я лакала воду из озера, то зачем-то подняла голову, увидела лицо и замерла.

Лицо принадлежало девушке, разговаривавшей с парнем, которого я тоже видела прежде, но, хотя оба казались мне хорошо знакомыми, я никак не могла вспомнить, кто они такие. Мой нос до того нанюхался, что несколько мгновений я не могла сообразить, кто эти люди и что они говорят. Они казались мне почти одинаковыми, как особи одного вида. И я даже чуть не рассмеялась, до того забавно у них дергались лица.

Тряхнув головой, я постаралась взглянуть на них, как человек. Приближаясь, я пристально вглядывалась в них, так что они заметили меня и подозрительно посмотрели в мою сторону. Я опять тряхнула головой — и всё встало на свои места. Это была Энни и ее парень Малыш-Петушок. Узнав Энни, я очень обрадовалась, издала клич удивления и удовольствия и запрыгала, здороваясь с нею.

— Что ей надо?

— Не знаю. Никогда не видела ее прежде.

— Хорошая девочка!

Энни с опаской остановилась и погладила меня, а я из благодарности за ее прикосновения упала на спину, подставляя ей свой живот.

Энни и ее парень засмеялись. До чего же я была рада видеть их! И мне захотелось порисоваться перед ними. Я отлично провела время в парке и подумала, а ведь мне лучше, чем им. Мне не надо переживать из-за экзаменов, не надо работать, не надо растить детей, много чего не надо! Никаких обязанностей. К тому же я бегаю быстрее, слышу лучше, обоняю лучше. Могу спать на тротуаре и не замерзнуть, бегать весь день и не устать… Неужели кому-то нравится быть человеком! Я стала прыгать и бегать кругом, показывая, какая у меня легкая и приятная жизнь.

Некоторое время Энни и ее парень наблюдали за мной, улыбались мне, а потом развернулись и пошли прочь.

Я обиделась! Они бросили меня, как будто им не было до меня никакого дела. Тогда я гавкнула и побежала за ними следом. Парень обернулся, и я, подпрыгнув, достала лапами до его груди. Он улыбнулся и похлопал меня по бокам, после чего я стала кататься по земле для него тоже, предлагая и ему погладить мой живот.

Энни рассмеялась.

— Настоящая шлюшка!

И знаете, это вывело меня из себя. Как она посмела? Я же всего-навсего выражала дружеские чувства — а она заявила, что я шлюха! Ладно, я знаю, что она шутит, но она всегда такая, эта Энни, — всегда на высоте, всегда все знает, всегда уверена в своей правоте. Я поднялась и поглядела на нее, с улыбкой наблюдавшей за мной, как будто она — всё, а я — ничто, как будто все должны были видеть, какая я плохая, а она хорошая.

Энни ткнула в меня пальцем и рассмеялась.

— Посмотри, какая она забавная! я

— Ха-ха-ха! Какая она забавная, — передразнила я ее, хотя вряд ли она поняла хоть слово.

Несколько секунд мы стояли и смотрели друг на друга, и я вспоминала то время, когда она буквально все делала лучше меня. За что ни возьмись, все у нее получалось лучше — в школе, в играх, с мальчиками. Ее мальчики всегда были постарше и более внимательными, более ответственными. Короче говоря, лучше. Я же всегда связывалась с такими, которые сначала превозносили меня до небес, а потом смешивали с дерьмом. Но на самом деле, если подумать, Энни не была лучше — она считала, что она лучше. Это она считала, будто то, что она делает, лучше и важнее того, что я делаю хорошо — что школа важнее, чем умение радоваться жизни, и даже игры важнее этого. А я думаю, какая разница, кто ловчее кинул мяч в сетку? И чем внимательные мальчики лучше невнимательных? Вот так. Энни обманывала меня, а я всегда верила ей. И это самое ужасное — все прошедшие годы я считала, что хочу походить на Энни, вот только недостаточно хороша для этого. Вам понятно? Как будто я была Энни Тёрнер, только похуже. А когда я стала вести себя по-своему, как только стала делать все, как мне хотелось, она первая назвала меня дурой, даже большей дурой, чем прежде. Вот уж я переживала — и все равно хотела, чтобы мы остались подругами, как прежде.

Мне хотелось позабавить ее, чтобы она посмеялась, и в то же время самой посмеяться над ней. Я решила изобразить Малыша-Петушка. Поднялась на задние лапы. Они не сводили с меня изумленных взглядов. Потом я подошла к дереву, чтобы легче было стоять, положила обе верхние лапы, ну, на то местечко и сделала вид, будто писаю.

— Фу, только этого недоставало!

— Поразительно. Жуть какая-то!

— Думаешь, она нормальная?

— Смотри! Она глядит на нас!

Энни и парень попятились от меня, но я еще не закончила представление. Стала похлопывать себя вокруг того места, где должен был бы быть петушок, если бы я родилась парнем.

— Черт побери, где же он? Куда подевался мой петушок? — закричала я и ощупывала себя всю, раздвигала шерсть, оглядывалась, ползала по земле, орала и, не переставая, произносила всякие слова. — Его нет! Он сбежал! Никто не видел моего петушка? Я не могу его отыскать! Пусть он маленький малыш-малышок, но другого-то у меня нет! Помогите! Где мой Малыш-Петушок? Где моя кнопочка?

Не знаю, как они, а я смеялась от души. Даже упала, заливаясь смехом, но Энни и Тоби мое представление не понравилось. Оглядываясь назад, я не могу винить их за это. Наверно, у меня был совершенно ненормальный вид, когда я плясала на задних лапах. И, естественно, они не понимали ни слова из того, что я говорила, для них это был бессмысленный набор рычания, скулежа и воя. Когда я вновь поглядела на Энни и Тоби, на них лица не было. Энни пряталась за Малыша-Петушка, и оба пятились, не решаясь повернуться ко мне спиной.