землю. С момента создания почтовой службы в Улусе Джучи ко времени интенсивного строительства городов сменилось четыре демографических поколения. Это значит, что у каждого кочевника были свои оседлые родственники. Причем по тогдашним представлениям — не дальние, а близкие. Ясно, что социально-психологические и экономические ожидания, интересы и моральные ограничения продавцов и покупателей детей находились в единой сети норм большой патриархальной семьи, а основное отличие патриархального рабства — патернализм. В социально-психологической системе кровнородственных отношений, патернализм естественен. Когда проданы в рабство родственники, существует ответственность, конечно, не безвозмездная, богатых за бедных, старших за младших. И в таких условиях естественным было то, что имело место в Золотой Орде: в течение своей жизни рабы, если и не становились свободными горожанами, то таковыми становились их дети.

«Рабский труд, воскресший в эпоху обширных завоеваний XIII века, в XIV веке частично трансформировался в труд феодально-зависимого плебса… Мы предполагаем, что в первый период своей истории золотоордынский город представлял собой группу аристократических замков, окруженных жилищами пленных-рабов, зависимых ремесленников и строителей, насильно переселенных в это место. Во второй период район проживания рабов превращался в поселение городского плебса, живущего своими усадьбами и своими хозяйствами, а многие замки аристократии постепенно окружались жилищами зависимых от них людей — клиентов, вольноотпущенников, усадебных ремесленников, домами представителей усадебной администрации. Усадьбы аристократии обрастали также более мелкими усадьбами вассалов» (Федоров-Давыдов).

Итак, финансово-экономические затруднения заставляли кочевников продавать в рабство детей, а не самим идти в рабство. Именно детей, то есть тех, у кого еще не начался или не завершился процесс формирования системы ценностей — становления личности. Этот процесс начинается в подростковом возрасте и завершается в юношеском. После завершения, когда личностная система ценностных приоритетов окончательно утверждается, кардинальное изменение образа жизни требует уже не становления, а переоценки ценностей — самому мучительному для человека состоянию, психологическому стрессу. Поэтому добровольное или насильственное превращение кочевников в земледельцев, когда ведущая роль в семьях принадлежит старшим поколениям, как правило — трагедия.

В ином положении находятся дети. Для тех, кто в раннем возрасте стал горожанином, городская жизнь становится естественным состоянием. К ней они постепенно адаптируются, а перспектива социальной мобильности — стать вольноотпущенником, заставляет их активно осваивать непривычные для кочевников сферы деятельности. В Золотой Орде адаптация облегчалась родственными отношениями, существованием общей информационной и духовной сети, в которой как в биоценозах роли и отношения были во многом унифицированы, ритуализированы. Оседание на землю детей, в сравнении со взрослыми, наиболее гуманная форма адаптации. Однако не только адаптация с детства к городской жизни делала названный переход безболезненным. Не исключено, что он был не только безболезненным, но — желанным.

В течение жизни первых четырех поколений в благоприятных природно-климатических условиях в жизни прототатар произошло следующее.

Если во втором поколении возникло чувство хозяина вновь обретенной родины, и начался процесс перехода инициативы от монголов к тюркам, в третьем — произошла консолидация кочевого соционима прототатар за счет тюркизации монгольской знати, то в четвертом — «критическая масса», плотность и компактность населения степей достигли уровня, в принципе позволяющего прототатарам осуществлять не просто переход к оседлому образу жизни, но начать процесс фундаментальных преобразований социума.

Если мы сопоставим демографический рост степного населения и внезапное массовое возникновение золотоордынских городов XIV века, то увидим, что начало возникновения сети степных городов происходит после достижения численности степного населения в два миллиона человек, т. е. приближение или достижение предела кормящих возможностей вмещающего ландшафта и необходимости перехода части населения к оседлости.

Если сопоставить вместе три реалии жизни того времени, то мы должны сделать вывод о значительной доле тюрков в составе золотоордынских горожан или, не исключено, об их подавляющем большинстве, а если принять во внимание кровнородственные отношения, то тюрки города и степи оставались в течение нескольких поколений одним народом. Эти три реалии и традиционные отношения следующие.

Во-первых, факт достижения предела возможностей кормящего степного ландшафта, что закономерно снижает потребности в рабочей силе в отгонном скотоводстве и уровень жизни кочевого населения и, следовательно, означает появление излишней рабочей силы.

Во-вторых, факт роста городов Золотой Орды с начала XIV века, который Г.А. Федоров-Давыдов характеризует, как стремительный.

В третьих, факт отсутствия демографического и экономического роста в странах-соседях Золотой Орды, что означает стабильную ограниченность предложений со стороны внешней рабочей силы.

Кровнородственная связь кочевых и оседлых тюрков заставляет иначе взглянуть на отношения кочевников и горожан в степях Золотой Орды. Конечно, образ жизни, диктуемый различиями в хозяйстве, позволяет говорить «об искусственном сосуществовании кочевых орд и городов с их мощным ремеслом и торговлей», на чем настаивал Г.А. Федоров-Давыдов, но только в экономическом, а не в социально-психологическом смысле. Родственники не могли не общаться между собой и, естественно, в те времена, тесно общались. Не случайно зимой кочевники пригоняли стада к городам, постоянно ставили свои юрты у городов, даже в самих городах, да и просто жили в городских домах у своих родственников. Например, в Солхате «в черте города купец из Севильи Перо Тафур отметил размещение юрт — деталь, характерную и для городского быта Гюлистан-Сарая и, возможно, столичного Сарая (Федоров-Давыдов). Жилища типа юрты открыты в Азаке и некоторых городищах Северного Кавказа», пишет Крамаровский.

Связь между городами и степью держалась не только одной объединяющей силой общей ханской власти, как утверждал ученый, но, также, а может быть, прежде всего, родственными отношениями людей.

При таких обстоятельствах утверждать, что яркая городская культура совершенно чужда кочевникам, просто невозможно. Итак, со стороны кочевников симбиоз городов и степи в плане человеческих отношений не был искусственным. Но если бы тюрки в городах составляли меньшинство населения, а большинство — слившиеся в единый социум представители других стран и народов, то сами тюрки в этом городе могли быть инородным телом, также, как если бы тюрки, приходившие в города ассимилировались нетюркским городским населением. И тогда был бы прав Г.А. Федоров-Давыдов, говоря об искусственном симбиозе двух миров. Иными словами, ответ можно получить, если мы будем знать не только количественное соотношение тюрков и чужестранцев, а также направленность процесса: либо тюркизации чужестранцев, либо ассимиляции тюрков в городской социум нетюркского происхождения…

Пятое поколение (1308–1325)

Из гусеницы — в бабочку

Преобразования, выпавшие на время пятого поколения, были грандиозными. Историки отмечают, что в первой четверти XIV века в Улусе Джучи сложилась единая система управления империей, стабилизировались границы, появилась огромная армия, состоящая в основном из мелких держателей условных владений.

Как писал Г.А. Федоров-Давыдов, «к этому времени завершилось формирование государства джучидской монгольской аристократии. Резко возрастают центральная власть и ее аппарат, могущество