С удовольствием деля трапезу с Байроном, Трелони согласно закивал в ответ. Он тоже был готов к новым приключениям. Поездки верхом и стрельба по мишеням в заброшенном сарае порядком поднадоели…

Приближался прекрасный полуостров Сестри. С моря он выглядел словно вытянувшийся перпендикулярно суше огромный кит. Но, как в старой сказке, на ките расположился целый город. Величественные палаццо выстроились вдоль берега, сразу возвещая путешественнику о том, в какой удивительный край он прибыл. Над виллами возвышались зеленые холмы. Позади них простирались голубое небо и лазурная гладь моря. В порту швартовались корабли. Их флаги развевались на ветру, приветствуя путников. «Боливар» под управлением Трелони в качестве капитана приближался к суше. Волны слегка покачивали корабль, как заботливая мамаша ребенка. Компания высыпала на палубу шумной толпой, но восторг от увиденного заставил на минуту замолчать даже собак. А потом началась обычная суета, предшествующая высадке на сушу… Оставалось преодолеть расстояние до Генуи – чуть более тридцати миль…

Генуя, апрель 1823 года

– Да, дом красивый, но он не протапливается, – жаловалась новой знакомой беременная седьмым ребенком Марианна. – Холод зимой стоял ужасный, да и сейчас не очень тепло. Мебели почти нет, денег купить новую тоже нет. Я вспоминаю Англию и умоляю Ли отправиться обратно домой! Италия не для меня. Еще и Шелли умер совсем не вовремя. Уговорил мужа приехать сюда издавать журнал, а сам взял и умер. Лорду Байрону мы не нужны со своими проблемами. Денег нет, жить приживалами надоело. В Пизе жили у Байрона, здесь – у Мэри Шелли. А разница? Здесь гораздо хуже. Места больше, но холодно ужасно! Сорок комнат, где ж это видано! Зачем было селиться в такой огромный дом! Ей одной с маленьким сыном куда больше, чем нужно. И нам бы с Ли хватило места на вилле поменьше.

Вилла Негрото, которую осенью подыскала Мэри, была весьма красива. Большой особняк стоял на холме, окруженный вечнозеленым садом. По всему периметру дома тянулся балкон, а внизу гостей встречали мраморные статуи, открывавшие вход в здание. Сначала Мэри понравилось ощущение удаленности от внешнего мира, которое она испытывала в новом доме. Но очень быстро она поняла, что в одиночестве постепенно сходит с ума. Образ Перси не покидал ее ни днем, ни ночью. Компания трехлетнего ребенка не спасала ситуации. Вот тогда Мэри и пригласила к себе Хантов, надеясь отвлечься в толпе шумных детей и в обществе Марианны. Но подруги из миссис Хант не вышло. И без того плохое самочувствие усугубилось новой беременностью. Марианна не вылезала из постели, требуя то одного, то другого. Возникшая с первыми холодами проблема с отоплением окончательно ввергла ее в дурное состояние духа…

– Интересно, Джордж, как Ли с ней живет столько лет, да еще постоянно производит на свет детей? – вопрошала Мэри у Байрона, который старался облегчить ее участь, помогая и морально, и финансово.

– Мне кажется, Ли это не беспокоит. Его вообще ничего не беспокоит, кроме денег, – ответил Джордж. – Сейчас он под разными предлогами пытается вытянуть из меня очередную сумму, хотя видит, что мы ведем весьма скромный образ жизни…

К марту Джордж окончательно впал в меланхолию, из которой его даже прекрасная Тереза не имела возможности вытянуть. Он устал от сцен ревности, от ее навязчивого желания постоянно с ним общаться, от итальянского языка. Джордж не стал любить Терезу меньше, просто чувства потеряли яркость, притупились. Ему часто хотелось уединиться и писать, не отвлекаясь на пустые разговоры.

Поселился Байрон в Альбаро, вблизи Генуи. Особняк, который он снял, принадлежал семье Салюццо и являлся «младшим братом» великолепного палаццо, расположенного напротив. В основном здании вполне могла бы жить особа королевской крови, и называлось оно под стать своему внешнему виду – Рай. Вокруг палаццо раскинулся огромный парк, откуда и шел проход к вилле Байрона. Она уступала по размерам дому, что сняла Мэри. Однако ее скромная красота, пожалуй, выгодно отличалась на фоне громоздких палаццо Рай и Негрото. Небольшая лестница с двух сторон вела к главному входу. Во внушительных окнах первого этажа отражались небо и зеленые деревья. Окна второго и третьего этажей отличались меньшим размером, зато были украшены решетками тонкой работы.

Наконец, в конце месяца пришли хоть какие-то новости, которые смогли разнообразить жизнь, застоявшуюся, словно вода в болоте: Джорджу прислали записку от прибывших в Геную графа Блессингтон и его жены. Они путешествовали вместе с младшей сестрой леди Блессингтон и с молодым французским графом Альфредом д’Орсе. Байрон слышал, что чета Блессингтон уехала из Англии примерно год назад по прекрасно знакомому ему поводу.

– Бежали от долгов, – делился он с Мэри, когда она заглянула в гости. – Как мне это понятно! Экстравагантный образ жизни: приемы, салоны, наряды, гости. Помню, конечно! Не они первые бегут в Европу, где жить дешевле, но, дорогая Мэри, куда скучнее!

– Ты вновь полюбил Англию? – улыбка у Мэри получилась печальной. – Я не против того, чтобы вернуться на родину, Джордж. Мне опостылела Италия.

– Нет, о любви к Англии речь не идет, поверь. Но я уеду отсюда, ты ведь знаешь. Стремление это безотчетно и, пожалуй, бессмысленно. Обрести счастье вдруг, нечаянно, невозможно. Я мечтал, думал о том, как окажусь в другом месте. Ты знаешь, я писал Августе. Да, я писал любимой сестре, предлагая ей приехать в Ниццу…

– Ты бы сбежал отсюда, оставив Терезу? Бросив меня? – почти закричала Мэри.

Джордж покачал головой:

– Нет, нет, дорогая. Ты бы не осталась в одиночестве. Относительно Терезы… Я в любом случае намереваюсь поговорить с ее отцом. Им лучше уехать обратно в свой дом в Равенне. Там сейчас спокойно – их примут обратно, уверен. Но Августа так и не решилась. О, было бы чудно вновь встретиться с ней, увидеть ее, поговорить.

– Ты влюблен, значит, правда, – пробормотала Мэри. – Правда то, о чем говорила твоя жена перед отъездом. Ты и Августа…

– Замолчи, Мэри! – закричал Джордж. Собаки чуть привстали и зарычали, готовясь защитить хозяина. – Никакой грязи, о которой твердят в Англии! Я обожаю мою сестрицу. Не имею ли на то права? Грязные домыслы оставим на совести тех, кто сам бы рад. Она не решилась, а я уверен, ей просто не дали, не позволили быть рядом со мной, шантажируя и угрожая. Итог – одиночество и прозябание, мое – в Италии, Августы – в Англии.

Вернувшись к теме разговора, Джордж, однако, взбодрился. Приезда англичан он ждал с нетерпением, несмотря на явное сопротивление Терезы. Графиня чувствовала, что над ее любовью собираются тучи. Она устраивала скандал за скандалом, но Джордж уже не прислушивался к словам Терезы. Он отправил Блессингтонам ответную записку, и англичане устроили встречу, якобы случайно остановив экипаж прямо напротив виллы Саллюцо. Ну и как тут не пригласить соотечественников в дом. Джордж выскочил на улицу, раскланялся, и вскоре завязалась беседа, из которой бедная Тереза опять не понимала ни слова. Ох, уж эти англичане! Они никак не желали говорить на итальянском или, на худой конец, на французском, а Байрон постоянно забывал переводить…