– Вы покидаете этот дом, дорогой Джордж, правильно ли я понял? – спросил Джон.

– Мы переезжаем в Геную, но я не сожалею. Меня в Пизе недолюбливают, так как я – карбонарий, член тайной ложи, посвященный и выступаю скорее на стороне Романьи. Местный университет тоже не смог меня увлечь умными идеями своих профессоров. Пьетро, брат милой графини, подыскивает нам жилье в Генуе. Им следует уехать из Лукки, где их терпят, но всякому терпению приходит конец.

– Красивый особняк, – Джон развел руками.

– О, его история ведет к тринадцатому веку. История, рассказанная Данте в «Божественной комедии», помните, мой друг? Уголино и его сыновья? – Хобхаус кивнул. – Якобы эта вилла принадлежала семье Лафранчи, а они – одни из главных врагов Уголино. Меня история каннибала, якобы съевшего в заточении собственных детей, всегда чем-то притягивала. Упаси Господь, дорогой Джон, вас подумать, что я имею подобные наклонности! – Байрон подмигнул Хобхаусу.

– Если я верно помню, Уголино был обречен на голодную смерть, – задумчиво произнес Джон. – Его заточили в темницу…

– А ключи бросили вон в ту реку, которая течет под окнами особняка, – указал Джордж пальцем в сторону окна. – Да, он и два сына, возможно и две дочери, остались без еды и питья. Месяца два они медленно и мучительно умирали. Уголино даже начал есть собственные пальцы. Но есть самого себя – не лучший выход. Легенда есть легенда. Есть посвященная Уголино скульптура, есть картины. Уверяю вас, такие истории будят воображение. Людям неинтересны добрые сказки. Они склонны к проявлениям жестокости, к разного рода извращениям. Именно потому я не согласен с критикой «Каина», к коей вы, дорогой Джон, тоже приложили руку. Людям лучше прочесть или увидеть то, к чему так их тянет, чем сделать это самим. Я излечиваю их души, Джон, – Байрон улыбнулся, но улыбка получилась печальной. – Впрочем, правды в легенде мало: особняк не так стар. Но внизу находится темница. Капитан моей шхуны «Боливар» Трелони любит истории про привидения. Я его сильно разочаровал, сказав, что здесь их нет. Однако они присутствуют. Внизу, в бывшей темнице, точно. Теперь к ним присоединился Шелли. Бродит тут по комнатам.

От слов Байрона Джону стало жутковато. Продолжить разговор не удалось – внизу раздался стук в дверь, а через секунду в кабинет вошел слуга Джорджа:

– Синьор, к вам грек, а звать его Николас Карвеллас! Как прикажете?

– Карвеллас? – чуть не хором спросили Байрон и Хобхаус. Они переглянулись. – Проводи в гостиную. Мы спускаемся, – дал указание Джордж и встал, чтобы направиться к лестнице. – Вы ведь не возражаете, мой дорогой друг?

– Мы подумали об одном и том же человеке? Это тот грек, который навещал нас на вилле Диодати, в Женеве?

* * *

Молодой человек стоял возле холодного камина и развлекал графиню. Тереза звонко смеялась, и дать ей даже двадцать три года было невозможно. Женщина заметила спустившихся Байрона и Хобхауса и указала на них пальцем. Грек повернулся – сомнений не осталось: к ним пожаловал Николас Карвеллас, который вместе с братом Френсисом заходил в гости в Швейцарии шесть лет назад.

– Приветствую вас, мой друг, – Байрон искренне улыбнулся. – Смотрите, какое совпадение! Вы не забыли господина Хобхауса?

Грек заулыбался еще шире:

– Рад вас видеть, сэр.

В тот вечер беседа касалась Греции. Байрон всячески подчеркивал симпатию к греческому народу, упорно отстаивавшему свою независимость. Тут его позиция полностью совпала с мнением Хобхауса. А вот представитель Англии на Ионических островах, командующий британскими войсками Томас Мейтленд, симпатий присутствовавших не снискал. Он не поддерживал освободительного движения греков, считая Ионические острова английской территорией.

– Он арестовал брата и отца, бросил их в тюрьму на два месяца. Доказать их вину не удалось. Сейчас они на свободе, но политика Мейтленда лучше не стала. Мы знаем, как он вел себя на Цейлоне и на Мальте. В Греции он продолжает действовать, предавая интересы народа: четырнадцать греков Мейтленд передал туркам, а те их обезглавили, предварительно предав пыткам. Независимость – слово, хуже которого для него нет. Этот человек – пьяница и волочится за каждой юбкой. Вот и все его интересы. Он жесток, а потому находится в согласии с турками, – пылко заключил Николас. Ему исполнилось двадцать шесть. Когда-то в Женеве он появился на вилле Диодати совсем юным и не имевшим жизненного опыта человеком. В ту пору он учился на юриста, а после учебы несколько лет провел в Санкт-Петербурге.

– Среди русских много филэллинов, – делился он. – Не важно, стоит царь официально на нашей стороне или нет, но русские офицеры едут в Грецию помогать воевать против османского ига. В мою задачу входило обеспечивать русских нужными контактами в Греции. Порой люди слишком романтично представляют себе происходящее на моей родине. Приезжая, они видят жестокую реальность. Большинство не готово к борьбе, их силы разрозненны, как, впрочем, к сожалению, и наши. Некоторые не говорят ни по-гречески, ни по-итальянски, а потому неспособны находить общий язык с греками.

Байрон слушал задумчиво.

– Что вам требуется в первую очередь? – спросил он Николаса. – Оружие? Деньги? Лекарства? Я постараюсь собрать необходимую помощь и направить ее вам. Куда вам отправлять письма? Где вы планируете находиться в ближайшие месяцы?

– В Пизе, – ответил Николас.

– Отлично! Я переезжаю в Геную. Давайте наладим переписку. Я хотел бы быть полезен греческому народу и готов использовать собственные средства для поддержки освободительного движения, – Хобхаус узнавал в распалившемся Байроне своего молодого друга. Ему вдруг захотелось остаться в Италии и вместе с Джорджем собирать помощь для Греции.

В стороне сидела Тереза. Ее настроение переменилось, и Джордж краем глаза видел, как она сердится. «Женщины! Всегда хотят, чтобы внимание было приковано к ним, а их желания выполнялись неукоснительно. И это они называют меня тираном! Боже мой! Слабее мужчины не сыскать», – мысли Джорджа были прерваны словами Хобхауса:

– …постараюсь в Англии собрать сторонников. Согласен с моим другом: необходимо направить наши усилия в одно русло, – теперь и в облике Джона проснулось что-то знакомое Байрону с молодости. – Мы не будем терять друг друга из вида, особенно сейчас, когда вы находитесь в Италии рядом с лордом Байроном.

– Если я поеду в Грецию, то постараюсь снарядить корабль и сам привезу оружие, – произнес Джордж, поглядывая на Терезу. – Мне в любом случае понадобится время, чтобы собрать необходимое для оказания помощи. Зимой переезд в Грецию морем представляется весьма проблематичным. Поэтому предлагаю пока заняться сборами, а весной обсудить мой отъезд или передачу собранного иным способом.

1820 год, Равенна

Равенна пыталась объединиться с карбонариями Болоньи и с неаполитанцами. Их планы для Алджернона выглядели вполне прозрачными, но убедить власти провести обыск у английского лорда не получалось. Отчего-то они симпатизировали Байрону, хотя его связь с замужней итальянской графиней… Венеция также помнила его любовные похождения.