– Группа крови. В Королевской морской пехоте такая татуировка может изменить судьбу человека.

– Ох, милый…

Ни одна женщина до Хелен не звала меня «милый». Я реагировал на это слово, как альт на прикосновение смычка, и готов был сделать для Хелен все что угодно, но она ни о чем не просила.

– Расскажешь о своей семье?

– О родственниках? Никого не осталось. Я одинокий волк.

– Как это печально, милый…

Мы гуляли по молу, держась за руки, как шестнадцатилетние подростки, и Хелен вспоминала свой первый брак. В двадцать лет она без памяти влюбилась в «звездного» журналиста. Он был вдвое старше и стал ее профессиональным наставником. Они верили в свою Великую Любовь, но потом расстались. В детали Хелен не вдавалась, только сказала, что их дорожки разошлись, как часто случается в наше время. Меня удивили не слова, а нотка фатализма в голосе моей подруги.

– Откуда ты знала, что ваша история обречена на провал?

Хелен посмотрела на море, вздохнула, и мы пошли дальше. В тот день, сразу после часа, мне стало известно, что Хелен любит белое вино, особенно сансерское[52], и имеет склонность к затейливым теориям. Она повела меня в шикарный ресторан «Пират», где явно была частой гостьей: мы еще не выбрали еду, а хозяева, два француза, лично подали на стол бутылку ее любимого вина. Хелен знала меню наизусть и заказала для нас обоих. Все было очень вкусно, а сансерское она пила как воду.

– Знаешь, как это бывает… встречаешь человека, влюбляешься, надеешься, что так будет всегда… Но люди все время меняются и очень редко идут параллельными путями, в этом главная проблема всех супружеских пар. Мы забываем, за что полюбили наших избранников, устаем от того, что нас очаровывало. Возникают новые желания, иные пристрастия, индивидуальные цели. Пути расходятся постепенно, но неотвратимо, и ты удивляешься: чем он мог меня зацепить? Как долго живет любовь?

– Некоторым везет – они не расстаются до конца дней, продолжая любить друг друга.

– В один прекрасный день я пришла к выводу, что мужчины создали институт брака, чтобы закабалить женщину, а сказку о любви до гроба придумали с единственной целью – устранить конкурентов. Эти понятия устарели, они – пережиток веков мужской опеки над женщинами, в которой мы сегодня не нуждаемся.

После развода у Хелен было несколько скоротечных романов, но карьера интересовала ее гораздо больше. Философские выкладки звучали отрепетирован-но, их могла бы повторить любая девица, закалившаяся под ударами судьбы. Натянутая улыбка Хелен, взгляд перепуганной птички, бокал вина в руке, страстное желание убедить – меня или себя? – в том, что любовь преходяща и нечего жаловаться на мимолетность чувств… все это делало ее еще более желанной.

* * *

Мы ждали на платформе, когда подадут поезд на Бирмингем. Хелен решила проводить меня, сказав, что прощаться на вокзале очень романтично. Я не хотел спорить с ней в этот грустный воскресный день: мы расставались и не знали, когда снова увидимся – и увидимся ли вообще. Я не стал затрагивать эту тему на обратном пути из Брайтона, хотя добирались мы до Лондона четыре часа – машины двигались «шагом». Хелен спокойно вела внедорожник, говорила о своей работе, о дружбе со Сьюзан, которой безгранично доверяла, об их совместных планах. Ей в любой момент могли позвонить из Азии или Африки, но в подробности она вдаваться не захотела, сказала лишь, что один из проектов станет мировой сенсацией. «Дело не в недоверии, я просто боюсь сглазить, понимаешь?»

По громкоговорителю объявили, что поезд на Оксфорд и Бирмингем отправлением в 22:23 будет подан на пятую платформу. Стоявшие перед табло люди встрепенулись. Хелен, не переставая улыбаться, достала визитку из красной кожаной сумки, необъятной, как у Мэри Поппинс. Весила она целую тонну, и найти в ней нужный предмет было непросто. Обычно Хелен ставила ее на колено, запускала руку внутрь и рылась на ощупь до победного конца.

– Здесь телефон студии, я запишу домашний и сотовый. Но ты их никому не показывай.

– Не волнуйся, у меня тут нет ни одного знакомого.

– А мне как с тобой связываться?

– Звони в госпиталь.

– Это непрактично, Том, тебе нужен мобильный.

– Ты ведь знаешь, мне никто не звонит.

Мы перешли на мою платформу, и я прокомпостировал билет. Мы смотрели друг на друга и не знали, что еще сказать, потом я услышал, как шлепнулась на землю сумка, и руки Хелен обвились вокруг моей шеи. Я обнял ее за талию, и мы поцеловались. Поцелуй вышел страстный, необычно долгий и совсем не типичный для страны, где люди привыкли ограничиваться скупым чмок-чмок. Минуту спустя вокруг зазвучали насмешливые реплики. Только возвращавшиеся в Оксфорд студенты не обращали на нас ни малейшего внимания. Мы тоже обо всем забыли, земля кружилась, вовлекая нас в хоровод. Наконец Хелен отстранилась и шепнула:

– Твой поезд… уходит…

– Уходит.

– Будет очень плохо, если ты не поедешь?

– Плевать!

Я прижался губами к ее губам и почувствовал бешеный стук сердца. Ее? Моего? Шум поезда затих вдали. Нам досталась лишняя ночь любви.

* * *

Все настоящие любовники – воры. Найдя ключ от сейфа, они забирают все и тратят без счета, ничего не откладывают впрок на «постный день». Им нужно все и сейчас, останавливаются они – если останавливаются! – лишь на пороге смерти от истощения.

В понедельник утром я принял ледяной душ и не торопясь растер спину, чувствуя себя счастливейшим солдатом на свете. Мне следовало бы тревожиться о будущем – по сути дела, офицер Томас Ларч стал дезертиром, – а меня переполнял восторг, как астронавта в невесомости. Я не думал о грядущем позоре и суровых санкциях, на душе было легко и весело. Никогда бы не поверил, что однажды так грубо нарушу дисциплину! Еще вчера я мог поклясться на Библии, что буду последним, кто покинет свой пост, и скорее прокляну себя, чем изменю присяге… Теперь эта перспектива меня не пугала, больше того – я ни о чем не жалел и снова поступил бы так же, даже под угрозой разжалования и расстрела, ради одного взгляда любимой женщины. Четырнадцать лет назад я погрузился в армейскую жизнь, как монах в религию, приняв все ее законы. Я знал, что служу великим идеалам и они важнее моих личных интересов. Все изменила одна ночь: я готов был без сожаления отказаться от званий и наград за ласковое слово или улыбку.

Внезапно застекленная дверь душа распахнулась, и на пороге появилась Хелен. Лицо у нее было сердитое. Я удивился и выключил воду. Кажется, Хелен что-то кричала. Так и есть, кричала:

– Ты что, оглох? Я уже час зову, а ты не откликаешься!

– На левое ухо у меня слух потерян на пятьдесят процентов, на правое – на тридцать. В ду́ше я снимаю слуховые аппараты и едва слышу звук льющейся сверху воды.