Каждый вечер она спрашивала: «Ты связался с отцом?» – а я неизменно отвечал, что не успел и позвоню завтра.

* * *

Я наконец получил новые слуховые аппараты – два изготовленных по мерке шарика, чудо современной технологии – и снова почувствовал себя полноценным человеком.

Мне предстояло явиться на компенсационную комиссию, и Хелен настаивала, чтобы я проконсультировался с ее адвокатом: «Она лучшая в Лондоне и сумеет защитить твои интересы…» Мне перспектива встречи с юристом не улыбалась, Хелен раздражалась, время шло, и в результате я отправился в Нортвуд один.

Комиссия состояла из четырех человек: одного гражданского и трех военных. Говорил только седовласый генерал, остальные делали записи. Двадцать минут председатель оглашал мою военную биографию, перечисляя ранения, благодарности и награды, а в конце ознакомил коллег с заключением военврача Бирмингемского госпиталя. Закончив, он спросил:

– Вас представляет адвокат?

– Я солдат и верю в армию.

Он кивнул и попросил меня подождать в коридоре. Я решил, что соглашусь на любую предложенную сумму, какой бы она ни оказалась, и совсем не нервничал.

Совещались члены комиссии недолго и назначили мне неправдоподобно огромную сумму единовременного пособия – 343 тысячи 635 фунтов стерлингов. В первый момент я не поверил своим ушам: такие деньги выплачивали тем, кто потерял обе ноги или руки, а в придачу и все иллюзии. Генерал попросил меня расписаться под уведомлением и сообщил, что в течение двух месяцев я могу обжаловать решение в министерстве. «Ларч, с этого дня вы снова штатский человек…» Генерал по-дружески пожал мне руку и пожелал удачи.

Я до конца осознал случившееся, только выйдя из казармы и взглянув на флаг. В душе я оставался офицером армии ее величества и знал, что рано или поздно перестану хромать и вернусь к прежней жизни. Возможно, не на передовой, а в тылу, но ведь и там тоже полно дел. Глухота перестала меня волновать. Я долго выздоравливал, но ни разу не подумал, что мои навыки и опыт станут не нужны армии.

Обтрепанный «Юнион Джек»[56] печально обвис на древке, и мне вдруг показалось, как будто меня «стерли». Лейтенант Томас Ларч исчез! Я почувствовал дурноту и прислонился к стене, боясь рухнуть на землю. Солдатская жизнь делала меня очень счастливым и должна была длиться вечно. Я постарался восстановить дыхание и не сразу понял, что иду не в ту сторону: мне нужно было в Лондон, а не в Уотфорд.

На такси до Белсайз-Парка я добирался целый час, водитель хмурился и то и дело смотрел на мое отражение в зеркале.

На Брент-Кросс машина встала на светофоре, он опустил разделительное стекло, повернулся и спросил:

– У вас что-то случилось?

Я удивился и пожал плечами, он кивнул и протянул мне коробку бумажных носовых платков. Оказалось, что мое лицо залито слезами. Я судорожно всхлипывал и подвывал, как ребенок, извел все платки и, не доехав до места, попросил таксиста высадить меня.

На воздухе мне стало лучше, и я побрел в сторону Белсайз-Парка, невольно улыбаясь солнечному лучу. В церкви Святого Петра было пусто, свечи не горели, но свет проникал с улицы через витражи. Я сел на дальнюю скамью, чтобы привести мысли в порядок. В голове зазвучала забытая мелодия. Через месяц мне исполнится тридцать четыре. Армии я больше не нужен. На свете нет существа бесполезней вояки, оставшегося без работы. Я даже близко не представлял, чем займусь, но к Всевышнему не взывал, потому что никогда не был верующим. Я не имел ни малейшего желания просить о помощи. Зачем Провидение столько раз спасало меня на поле боя, чтобы теперь оставить беспомощным? Я чувствовал себя обманщиком, лишним человеком и все время думал, что предпочел бы погибнуть в Ирландии или Ираке, рядом с товарищами.

Снова волшебные аккорды Нопфлера… Может, дело в отце? Он снова появился в моей жизни, и сработала ассоциативная память…

* * *

Несколько следующих месяцев были лучшими и одновременно самыми неприятными в моей жизни. Мы с Хелен жили вместе, но оставались холостяками, которые превыше всего ценят свободу и возможность развлекаться. Она очень много работала, часто уезжала снимать репортажи и отсутствовала неделю, а то и две. Если она была в Лондоне, мы каждый вечер ходили в лучшие рестораны, а в конце недели отдыхали на побережье, останавливаясь в дорогих отелях или у друзей. Людям льстило знакомство с героем, они задавали вопросы, всегда одни и те же, а я отвечал как по писаному и без всякого стеснения рассказывал о своих приключениях. Собеседники интересовались моим мнением о текущей политике и очень внимательно выслушивали ответы. Я мог нести любую банальщину, ее бы все равно восприняли как откровение.

Однажды вечером я слегка «подретушировал» факты. Вышло это спонтанно, мне просто захотелось подать себя в лучшем свете. Я заявил, что ушел из армии, потому что сам так захотел: «Военная политика правительства – чистая катастрофа! Мы стали американским охвостьем, не извлекаем уроков из провалов нашей внешней политики. Пора снова стать самостоятельными, начать бороться с настоящими террористами, отвечать ударом на удар, прибегнуть к собственным методам…» Я разглагольствовал, «публика» слушала. Хелен слушала. Дважды меня спросили, не собираюсь ли я участвовать в выборах. «Нет, у меня планы поинтересней…» Всякий раз, поминая эти самые мифические планы, я понижал голос – сами понимаете, гражданским такие секреты знать не положено. Я интриговал окружающих, не желая объяснять, что план у меня один-единственный – найти работу, а на примете пока ничего нет.

Деньги проблемой не были, сбережения и выходное пособие позволяли много лет плевать в потолок. Я не собирался сидеть сложа руки, но чем заняться на гражданке отставному военному, не имеющему ни профессии, ни рабочих навыков? Минировать корабли, взрывать мосты, бросать гранату на семьдесят футов, вести ночную стрельбу из винтовки с лазерным прицелом, перерезать горло врагу за две секунды? Все эти навыки вряд ли могут пригодиться в Лондоне. Хелен решила помочь. Она считала, что человек, который пятнадцать лет беспрекословно выполнял приказы, брал под козырек, рявкал «есть, сэр!» и щелкал каблуками, похож на умственного инвалида. В некотором смысле она была права, и мне не терпелось доказать, что я не безбашенный вертопрах, вроде героя фильма в жанре экшен, и могу легко переквалифицироваться. Я каждый день изучал объявления в газетах, но работа не находилась.

Как-то раз, ближе к вечеру, позвонила Хелен, что случалось нечасто. Она велела мне записать номер телефона и фамилию ее приятеля: «Он готов предложить тебе потрясающую работу!»

– Какую именно?