Роман посмотрел на победно улыбающуюся Алену.

— Мы так не договаривались, — пробормотал он.

— Теперь договорились, — сказал Николай. — Другого способа обезопасить Алену я не вижу. Когда поднимется шухер, у нее будет оправдание и алиби. Она как ни в чем не бывало явится на работу и будет у всех на виду.

— Вы меня бросите?

Она поочередно посмотрела на обоих, проверяя, насколько верна ее догадка.

— Мы своих не бросаем, — сухо произнес Николай. — Свяжемся с тобой, когда деньги получим.

— А если нет?

— Значит, и нас тоже нет. — Николай встал. — Пора. Пойдем, Рома. Нам нужно много чего обсудить и сделать.

Алена направилась за ними в прихожую. Она двигалась как робот. События разворачивались без ее участия. Ожидания верховодить, находиться в центре внимания и манипулировать мужчинами не оправдались. Николай и Роман даже не смотрели на Алену, пока одевались и обувались.

Обида нахлынула так резко, что Алена не успела прикусить язык.

— Я думала, один из вас останется, — сказала она. — Все равно кто.

— Побереги силы на послезавтра, — посоветовал Николай. — И гольфы свои подтяни.

Роман оглянулся, выражая взглядом сочувствие, но сделал это украдкой, так, чтобы не заметил товарищ. Алена развернулась на пятках и ушла в комнату.

— Созвонимся, — пообещал голос Николая.

Дверь захлопнулась. Алена села на диван с гетрами в руках и расплакалась. Слезы были такими горючими, что удивительно, как они не обжигали кожу.

Напиваться было нельзя, а курить и колоться Николай бросил, поэтому ночь показалась ему бесконечной.

Он бесчисленное количество раз представлял себе, какой будет встреча с Аленой, но даже подумать не мог, какую это может причинить боль. Обоим. Николай видел, как она мучается, но был не властен прекратить или хотя бы немного облегчить эти мучения. Гордость оказалась сильнее любви. Перебороть ее не удалось.

Но, может быть, так лучше? Во-первых, Роман не заартачится и не выкинет какой-нибудь фортель из ревности. Во-вторых, Алене будет легче справиться, если чувства не будут замешаны.

Всю ночь Николай ворочался, молотил подушку кулаками и дергал одеяло ногами, но это не помогало. Он уснул лишь под утро, выпив бессчетное количество чашек воды и поменяв тысячи поз. Ему приснилось, что он режет ножом солдат в блиндаже. Они лежали на двухъярусных нарах, похрапывая и сопя во сне. Было темно, но Николай подсвечивал себе мобильником сквозь ткань нагрудного кармана. Он подходил к нарам, перерезал горло тому, кто лежал внизу, а потом брался за верхнего. Действовать нужно было только в этом порядке, потому что в противном случае стекающая кровь могла разбудить нижнего. Хрипы умирающих походили на храп и не будили остальных.

Не переставая орудовать ножом, Николай заходил все дальше и глубже. Нары давно закончились, но приходилось продвигаться вперед, потому что вернуться было нельзя. Те, кого он убил, ждали его там.

Блиндаж превратился в туннель, туннель — в узкий наклонный ход, ход — в нору. Чем глубже зарывался Николай, тем труднее становилось двигаться и дышать. Закончилось тем, что он застрял, не в силах пошевелить хотя бы пальцем. Обмирая от ужаса, он принялся дергаться и раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь выбраться из ловушки. Тщетно. Тело было парализовано и не желало подчиняться. Хуже всего, что Николай уже не спал и осознавал, что лежит на своей кровати, беспомощный и одеревенелый. Такое происходило с ним не впервые, но всякий раз он приходил в ужас и отчаяние, полагая, что это конец. Не способного двигаться и говорить, его сочтут мертвым, запихнут в деревянный ящик и закопают в землю, где этот кошмар продлится, пока не лопнет сердце и не порвутся легкие от удушья.

Совершив невероятное усилие, Николай издал невнятный звук, за которым последовало протяжное мычание. Это, как всегда, сработало. Прерывисто дыша, Николай сел и принялся растирать онемевшее лицо. То, что происходило с ним, называлось сонным параличом. Такие случаи описывались в Интернете довольно подробно, но никто точно не знал, отчего это происходит и как с этим бороться.

За окном было темно, но фонари уже светили по-утреннему и в шуме машин угадывался вой приближающегося троллейбуса. Утро нового дня. Нового дня без Алены. Но сегодня и завтра будет легче, потому что тосковать и скучать будет некогда. Собраться, потренировать Ромку, сделать необходимые покупки, еще разок присмотреться к зданию «Вторцветмета» и наконец пробраться внутрь. А в промежутках между этими делами еще множество мелочей, которые необходимо предусмотреть. Короче говоря, скучать будет некогда. Это хорошо. Только это и выручает перед боем. Некогда бояться того, что предстоит.

Николай разделся догола и встал под душ. Он любил подолгу нежиться под теплыми струями, подставляя лицо воде, жмурясь и улыбаясь, словно мальчишка под летним дождем. Но мысли об Алене не давали покоя. Николай напрягся, напружинился и почувствовал такое бешеное желание, что даже челюсти свело. В темноте под сомкнутыми веками представала Алена, то забрасывающая руки за голову, то повернутая задом, то готовая опуститься на колени. Николай открыл глаза и даже вытаращил их, но видения не исчезали, делаясь все ярче, все объемнее, все реалистичнее. Он знал, что в этом состоянии мужчины не способны адекватно оценивать ситуацию и принимать правильные решения, потому что кровь приливает не к мозгу, а совсем к другому органу, меньше всего приспособленному для мышления. Туда Николай и направил шипящий поток, порывисто сорвав головку душа со стояка. Облегчение наступило почти моментально. Чуть расставив подрагивающие ноги, Николай смотрел, как вода подхватывает и уносит в слив то, что могло бы стать их с Аленой ребенком. В этот момент он себя ненавидел, но потом пришло опустошение, а такое состояние было привычно Николаю без водных процедур. Ни любви, ни ненависти, ничего. Пустота. Хотя бы ненадолго…

Выйдя из ванной в одних трусах, он заварил себе кофе. Он всегда пил кофе большими кружками и заедал прожаренным арахисом. Это заменяло ему завтрак. Примерно полгода назад Николай заметил, что начал обрастать жиром и постепенно обзаводиться брюшком. Он давал себе зарок не объедаться на ночь всякой вкусной гадостью, но вечером все повторялось снова. Обжорство сделалось панацеей от одиночества и незаметно переросло в стойкую привычку.

До сих пор Николай не подозревал, что можно утратить контроль над собой до такой степени. Он перестал брать на работу деньги, но в обеденный перерыв уже стоял перед банкоматом, чтобы снять наличные и отправиться в ближайший магазин. Он выложил из карманов банковские карты… лишь для того, чтобы занимать деньги у сотрудников. И по вечерам столик перед диваном вновь заполнялся яствами.

Лишнего веса было уже с десяток килограммов, когда стало ясно, что так больше продолжаться не может. Николай взял больничный, снес все из холодильника на мусорник и три дня провел без маковой росинки во рту. Когда терпеть голод становилось невмоготу, он пил воду, ходил по квартире и бурчал под нос ругательства. На четвертый день Николай сварил себе перед работой гречки, посолил и, не заправляя маслом, съел. В обед ограничился тарелкой супа. Вечером приготовил на ужин омлет. Поначалу было трудновато, но Николай не сдавался и продолжал усмирять аппетит. Он пришел к выводу, что питаться лучше однообразно и без затей, превращая трапезы в такой же будничный процесс, как чистка зубов или зарядка. Так и жил. Во многом себя ограничивал, постоянно контролировал, держал в рамках, чтобы не сорваться.