Они еще и до квартиры не доехали, а она успела подвести его к тому, что он уже «в принципе» не возражал против короткого чтения. Только насчет самих отрывков оказал упорное сопротивление. И даже добился успеха: любовные письма он читать не будет. С этим Карин примирилась. Его аргумент, что он и без того ужасно смущается, если и не убедил ее, то, пожалуй, все-таки растрогал.

В итоге выбрали одно место из начала: первое свидание в кондитерской «Штаубер». И одно из финала: сцену, когда Петер под проливным дождем сидит на мотоцикле перед домом родителей Лилы и представляет себе, что она сейчас делает.

Карин даже уговорила его прочитать эти отрывки ей. Он сидел за обеденным столом и бубнил себе под нос. Она слушала, сидя на диване и не выказывая никаких эмоций.

«Теперь вы видите, что это никуда не годится?» – спросил он, кое-как дочитав до конца.

«Вполне годится. Прочтете еще разок-другой вслух вашей подружке, и все будет замечательно».

И он действительно прочел все Мари, которая встревожила его замечаниями вроде: «Ты же писатель, а не актер». И: «Дюрренматт тоже не владел сценическим произношением».

Но в первую очередь Давида беспокоило не произношение. Он боялся полного blackout.[14]Боялся, что вообще не сможет открыть рот. Или еще того хуже: рот-то откроет, но не сумеет издать ни звука. Будет сидеть с разинутым ртом и пялиться на собравшихся, не в силах выдавить ни звука. Как во сне, когда хочешь позвать на помощь, а голоса нет.

Или, к примеру, он читает и вдруг начинает слушать себя. Как посторонний. Слушать собственное чтение. Максимум после двух-трех предложений он потеряет нить – и все, blackout.

Такое с ним уже бывало. В школе, когда он делал реферат. А ведь тогда публикой были одноклассники, которых он, слава богу, прекрасно знал.

Но все это сущие пустяки по сравнению с самым жутким кошмаром: он читает без отключки, не слышит себя, читает со всем старанием, и вдруг какой-то человек встает и говорит: «А я это знаю. Это не он написал, а Альфред Дустер».

Дверь открылась, вошла г-жа Грабер. Ободряюще улыбнулась.

– Будет человек двадцать с небольшим. И это очень-очень хорошо для чтений дебютного романа. И в такую чудесную погоду. Пресса тоже здесь. Ждем еще пять минут, на случай, если кто-то опаздывает. Нервничаете?

Немного, хотел сказать Давид, но голос пропал. Он откашлялся.

– Немного.

– На первых тридцати чтениях это нормально, – засмеялась г-жа Грабер. – Выпейте еще глоточек вина, в таких случаях помогает.

Давид послушно отпил глоток.

Г-жа Грабер была худенькая особа лет шестидесяти. Короткие седые волосы гладкой шапочкой облегают голову. Мешковатое черное платье сколото на правом плече серебряной брошью под стать крупным серьгам.

– Я поставила для вас минеральную воду. Без газа. Чтоб не было отрыжки.

Это она уже говорила. Наверно, нервничает не меньше меня, мелькнуло в голове у Давида. Сердце екнуло. Он покосился на ее часы, но время не разглядел, на большом черном циферблате виднелись одни только стрелки, ни цифр, ни рисок не было.

Минуту-другую оба молчали. Он сидя, она стоя. Потом она глянула на часы. Пульс у Давида зачастил как сумасшедший.

– Ну что ж, думаю, нам пора. Вы готовы?

Давид встал, удивляясь, что ноги не отказали. Прежде чем открыть дверь, г-жа Грабер оглянулась и прошептала: «Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!» Будто мало ей, что он и так ни жив ни мертв от страха.

Прежде всего Давиду бросилось в глаза множество пустых стульев, и он не мог понять, что при этом чувствует – разочарование или облегчение. Потом он заметил Ральфа Гранда. Тот стоял прислонясь к книжному стеллажу, с насмешливой улыбкой на губах. Давид быстро отвел взгляд.

Передний ряд пустовал, там сидела одна-единственная старая дама, которая смотрела на Давида с такой доброй улыбкой, что у него едва не подкосились колени. Тут он вдруг сообразил, что ему не сказали, надо ли сразу сесть или стоя ждать, пока г-жа Грабер произнесет вступительную речь – «не беспокойтесь, она совсем короткая».

Г-жа Грабер приветствовала собравшихся и поблагодарила их за то, что, несмотря на прекрасную погоду, они все-таки пришли сюда. И ей особенно радостно сознавать, что именно она удостоилась чести представить этого многообещающего молодого человека и его дебютное произведение. Кроме того, она рада сообщить, что по окончании – благодаря щедрости издательства «Кубнер» – состоится скромный фуршет, на который приглашаются все присутствущие. И наконец, пользуясь случаем, она хотела бы обратить внимание собравшихся на следующее мероприятие: известный актер Рууд Мартене будет читать сцены из пьесы Вольфганга Борхерта «Там, за дверью». Ну а теперь она предоставляет слово Давиду Керну.

Чьи-то громкие хлопки вызвали жидкие аплодисменты публики. Давид заметил, что первой захлопала Карин Колер. Рядом с нею сидела Мари. Сердце у Давида на миг замерло. Он сел и открыл книгу на первой закладке.

Кондитерская «Штаубер» находилась совсем близко от катка, потому Петер и предложил пойти туда. Она славилась на весь город большущими ореховыми рожками, которые весьма привлекали конькобежцев. Хотя владельцу закусочной при катке очень не правилось, что народ приносит еду с собой.

Давид прочитал этот абзац, ни разу не переведя дух. И теперь глубоко вдохнул. Но получился какой-то судорожный всхлип. Ему почудилось, что кто-то сдавленно хихикнул, однако он заставил себя читать дальше.

Петер пришел на пятнадцать минут раньше. Хотел непременно занять хороший столик, не у окна, где ты выставлен на всеобщее обозрение, как торт на витрине.

– Громче! – крикнули из задних рядов, где сидело большинство публики. Почему эти кретины не сели поближе? – мелькнуло в голове у Давида. Он попробовал читать громче.

Миновало уже пять минут, а он по-прежнему сидел в одиночестве, со стаканом холодного гоголь-моголя, который пришлось заказать.

Сейчас, очень скоро, будет слово «рандеву», на котором он спотыкался на всех репетициях. РАН-ДЕ-ВУ, РАН-ДЕ-ВУ, неужели нет слова попроще?

«Здесь не разрешается просто греться, ничего не заказывая», – сердито сказала ему официантка в при… в кружевной заколке, извините.

«Кружевная наколка» никогда трудности не составляла.

«Здесь не разрешается просто греться, ничего не заказывая», – сердито сказала ему официантка в кружев-ной на-кол-ке, похожей намажетку… манжетку от торта, когда он в третий раз сообщил, что пока ждет.

Что, если она не придет? На первое же РАН-ДЕ-ВУ?

Уфф.

Вполне возможно. Ведь согласилась она не сразу. Сказала, что должна подумать. А потом он стоял у бортика и смотрел, как она вместе с хихикающими подружками скользит мимо, круг за кругом. Только когда он, чувствуя себя полным дураком, сел на скамейку и стал снимать коньки, она крикнула ему: «Ладно, приду!»