Она говорит, что это очень типичное смещение. Немножко другие имена. Немножко другой семейный расклад. Разыгрывая эту историю, ребенок просто выплескивает свою тревогу, не понимая, что эта история – про нас. Хотя, конечно же, она на самом деле про нас.

Я спрашиваю, правильно ли я поняла, что жалобы Саши на здоровье – это своего рода attention seeking, поиск внимания, попытка сорвать с меня “широкополую шляпу”, которой я от всех отгораживаюсь, – но она отвечает, что нет.

Она говорит, что, конечно, ребенку недостает внимания и было бы очень неплохо уделять ей “специальное время”, но в целом дело не в этом. А дело в том, что она пытается мне помочь. Она пытается взять на себя часть моих проблем, часть ответственности. Вот она видит, что мне трудно дышать, и интуитивно, как умеет, как может, пытается это со мной разделить. И говорит, что ей тоже трудно дышать. Она не выдумывает. Она правда так чувствует. Но все же – она ребенок. Она не должна нести ответственность за меня, мы с мужем должны ее от этого разгрузить.

– Но как? – спрашивает муж.

Она рисует шариковой ручкой картинку: две лодочки, большую и маленькую, и пристань с деревянным колышком. Лодочки привязаны к колышку. Она говорит:

– Вот этот колышек – это вы, Александр. А эти лодочки – это ваши жена и дочь. Сейчас они держатся за вас. Другой опоры у них нет. Это неправильно. Вот эта большая лодочка должна снова плавать самостоятельно. Тогда и маленькая тоже поплывет. Но если сейчас отцепить от вас эту большую лодку – ее просто унесет течение. Сейчас она неуправляема… – она поворачивается ко мне. – Вам нужна помощь. Профессиональная психологическая помощь. Когда дочь увидит, что вам действительно помогают и она за вас не в ответе, ей сразу станет легче.

– А вы могли бы мне помочь? Мне нравится, как вы работаете.

Она вздыхает:

– Я работаю с детьми. С детьми в каком-то смысле проще, чем со взрослыми. Они умеют проживать и изживать тяжелые ситуации в игре, излечиваться в игре. Взрослые так не могут.

Она говорит, что мне нужен профессионал, который умеет работать с потерей. Особенно с потерей ребенка. Но лично она такого профессионала не знает. Она, правда, знает психолога, который работает с паническими атаками – но это не совсем то.

Она прощается и желает нам удачи. И обещает, что Саше-младшей после этих двух занятий должно стать лучше.

Конец мая. Барсуку действительно лучше. Она больше не жалуется на здоровье, и мы отправляем ее в Ригу к бабушке с дедушкой.

Мы остаемся вдвоем, Саша и я. Деревянный колышек и привязанная к нему прогнившая лодка, давшая течь. Если лодку отвязать от этого колышка, ее даже не унесет течение. Она вообще никуда не поплывет. Она просто пойдет на дно.

В один из первых дней лета я узнаю, как выглядит это дно. Я выбираюсь на улицу после почти недельного сидения дома и иду в школу, где учится мой Барсук, чтобы забрать забытую сменку. От дома до школы – десять минут пешего хода. Я иду минут двадцать. Но до школы так и не дохожу. Мне остается буквально пара десятков метров – но их я преодолеть не могу. У меня колотится сердце, кружится голова, перехватывает дыхание, немеет кожа – все как обычно, но только раз в десять сильнее, чем обычно. Я вижу лавочку на бульваре, до лавочки всего пара шагов – но я не могу их пройти. Я, кажется, умираю. Я сажусь прямо на землю. Прямо в фантики от конфет, в шелуху семечек, в пятна мороженого, в голубиный помет, в пыль. На улице Усачева. Рядом с мусорным баком.

Люди обходят меня по широкой дуге. Женщина хватает за руку маленького ребенка и быстро уводит прочь. Мужчина в трениках нервно подзывает лопоухого щенка, который кинулся было лизать мне руки. Жаль. Такой хороший щенок. Я не успела его погладить.

Я тыкаю в мобильный ледяными пальцами, но сенсорный экран отказывается воспринимать мою кожу как человеческую. С десятой попытки мне все-таки удается позвонить мужу.

Я говорю ему, что сижу на земле, рядом с мусорным баком и лавочкой на улице Усачева, и, кажется, умираю.

Он отвечает:

– Не бойся. Я сейчас тебя заберу.

Он идет ко мне десять минут, всю дорогу продолжая говорить со мной по мобильному. Потому что мне кажется, если я перестану слышать его голос, та веревка, которая и так размоталась и уже не держит меня на поверхности, рядом с колышком, – что она совсем оборвется, и я навсегда останусь на дне.

Он приходит и вытаскивает меня с этого дна. Он в буквальном смысле уносит меня на руках. Через пару минут мне становится лучше, и он меня отпускает. Я иду сама. Я дышу. Я чувствую свое тело. Я снова на пристани.

Но теперь я прекрасно знаю, как выглядит дно.

Такое дно, куда хороший хозяин не пустит щенка.

Такое дно, откуда никто, кроме Саши, меня не достанет.

После этого случая я решаю, что мне действительно нужна профессиональная помощь. Не какие-т о непонятные тетки, закончившие после развода непонятные курсы психологов (еще с парочкой таких я за это время познакомилась – без толку), а нормальное государственное учреждение, где работают профессионалы со специальным образованием.

Я обращаюсь в Клинику нервных болезней на улице Россолимо. Прихожу на прием к неврологу. Жалуюсь на глотание, дыхание, панические атаки, сердцебиение, бессонницу. Рассказываю предысторию. Прошу выписать мне антидепрессанты – или что там полагается в таких случаях.

– Вам нужен хороший психолог, – сообщает невролог.

– До сих пор мне не удалось найти такого, который бы мне помог.

– Это просто потому, что вы не там искали! – радостно отвечает невролог. – Вы, наверное, обращались в частные практики. К так называемым специалистам, которые получили не пойми где сертификат и теперь просто выкачивают деньги.

– Где же надо было искать?

– Как где? У нас, здесь.

– У вас здесь есть психологи?

– Конечно! Целый этаж психологов. Все – отличные специалисты. У вас есть московская регистрация и медполис? Замечательно! В таком случае прием будет абсолютно бесплатный. Вы пока посидите там, в коридорчике. Я сейчас созвонюсь с психологами, узнаю, кто вас сможет принять, – и сразу вас отведу.

– Что, прямо сейчас?

– Ну да, конечно. Ситуация же у вас срочная. Вы же практически не едите, теряете вес…

Я сижу в коридорчике почти счастливая. Наконец-то. Помощь придет. Целый этаж профессиональных, бесплатных психологов – это ж надо. А я столько времени потратила зря.

Мы с неврологом поднимаемся на другой этаж. Дверь в отделение психологов почему-то заперта. Невролог звонит в звонок. Через пару минут нам молча открывает мрачная медноволосая баба, похожая на нянечку из моих самых жутких детсадовских воспоминаний. Пахнет на этаже психологов тоже как в детском саду – половой тряпкой и вареной капустой. Нянечка впускает нас на этаж, молча запирает дверь изнутри и убирает ключи в карман.