Невролог ведет меня по унылому желтому коридору. Я спрашиваю, есть ли тут туалет, и она, замявшись, указывает на дверь в дальнем конце. Туалет почему-то тоже как в детском саду. Белый кафель. Унитазы отделены друг от друга низенькими перегородочками. А дверей нет. То есть нет вообще. Тут же, рядом с унитазами, на кафельном подиуме – обшарпанная ванна с грязно-серой прорезиненной занавеской. Я пытаюсь вообразить, чем может быть полезна эта ванна клиенту, пришедшему на прием к профессиональному психологу, но воображение отказывает.

Я возвращаюсь к неврологу, она приводит меня в небольшой закуток перед неким безымянным кабинетом и просит присесть на банкетку. Отделение психологов нравится мне все меньше, но я из вежливости сажусь. Ну и вообще, мало ли. Может быть, у них тут просто советский такой стиль, а психологи действительно классные. Так ведь тоже может быть, если вдуматься.

Невролог просовывает голову в кабинет и что-то тихо говорит невидимому психологу. Потом прикрывает дверь и поворачивается ко мне:

– Ну вот, все в порядке. Ждите здесь. Она вас скоро вызовет.

Я жду. Рядом со мной на банкетку усаживается женщина в цветастом халате и стоптанных тапках и тоже ждет, когда ее вызовет психолог. Женщина постоянно причесывается. Рукой. Вернее, как будто у нее вместо руки – расческа. Она зачесывает сальные волосы назад. Потом вперед. Потом разделяет их на пробор. И снова зачесывает назад. У нее на коленях лежит история болезни. На лицевой странице – фамилия, имя, отчество, год рождения. И диагноз: МДП. Маниакально-депрессивный психоз.

Я смотрю на причесывающуюся тетеньку в халате и думаю про туалеты без дверей, про запертую дверь на этаж, а также про то, что понятие “психолог” в Клинике нервных болезней явно трактуется очень широко. Мои мысли прерывает голос психолога:

– Старобинец Анна? Заходите.

Психолог – строгая красавица с искусно нарисованными бровями, лет двадцати пяти.

– Я так понимаю, у вас проблемы с приемом пищи?

Я собираюсь рассказать ей про беременность, про детский поликистоз, про искусственные роды – но это все ее не интересует. Ее интересует еда. Как именно я не могу ее есть.

– Вот вы видите еду. Что вы при этом чувствуете? Что думаете?

– Про что?

– Про еду.

– Ничего.

– Совсем ничего? Или, может быть, вы думаете, что еда вам неприятна? Еда вызывает у вас отвращение?

– Нет.

– Но и аппетита тоже не вызывает?

– Не особенно.

– Вам кажется, как будто еда несвежая? Или отравленная?

– Нет, мне абсолютно так не кажется.

– Но какое-то ощущение мешает вам ее съесть?

– Мне мешает ее съесть ощущение, что я не могу ее проглотить. Механически. Сделать глотательное движение.

– Но вы ведь делали гастроскопию? И там все в порядке?

– Делала. И там все в порядке.

– Это очень хорошо. Но вернемся к еде. Как давно у вас эти проблемы с приемом пищи?

– Пару месяцев.

– Но что-то вы же все-таки едите?

– Что-то ем.

– А как? Если вы говорите, что не можете проглотить пищу?

– Ну, в некоторых ситуациях – могу.

– В каких?

– Например, после того как выпью крепкий алкоголь. А еще – сразу как просыпаюсь. Поэтому все последнее время я ем один раз в день – сразу как проснусь. Прямо в постели.

Она делает стойку:

– Вы что, кладете еду с собой в постель?

– Нет. Когда я просыпаюсь, еду мне приносит муж.

– Еду? Муж? – переспрашивает она.

– Да. Еду – муж.

– В постель?

– В постель.

– Муж что – не работает? – она мне явно не верит. Действительно, что это за фантазии такие болезненные – муж, приносящий еду в постель!..

– Муж работает дома.

– Кем?!

– Сценаристом. Журналистом. Писателем.

Она что-то помечает у себя в бумажках и теряет интерес к теме мужа, который явно является плодом моего воображения.

– Значит, вы едите один раз в день – а потом вам становится неприятно принимать пищу?

– А потом мне продолжает быть приятно, но я не могу нормально глотать.

– Все понятно. А как у нас со сном?

– Плохо. У нас бессонница.

– Понятно… – она опять что-то пишет, потом отрывается от бумажек. – Ну что ж, Анна. Нужно госпитализироваться.

– Зачем?

– Как – зачем? Чтобы пролечиться.

– А что значит “пролечиться”? Как вы предполагаете меня лечить?

– Различными препаратами.

– Какими?

– Ну, Анна. Выбор препаратов – это дело врачей. Вас это не должно волновать. Ваше дело – госпитализироваться и спокойно пролечиться…

Она совсем молодая. Моложе меня. Не какой-то реликт советской карательной психиатрии. Так откуда же эти интонации? Это строгое выражение нарисованных бровей? Этот выбор слов?

– Как меня может не волновать, какими препаратами меня лечат? – устало интересуюсь я. – Это же мое здоровье. Не зная, как меня собираются лечить, я не смогу принять решение.

– Какое решение?

– О госпитализации.

Она смотрит на меня, как на инопланетного пришельца с зеленым щупальцем во лбу.

– Что ж, если вам так интересно – вы будете получать транквилизаторы, антидепрессанты и нейролептики, через вену и перорально. Вам что-нибудь понятно?

– Да, мне все понятно.

– Вот и хорошо. Рассчитывайте на три-четыре недели. Я вас сейчас оформлю. Пусть родственники вам привезут…

– Нет, спасибо.

– Что?

– Спасибо, я не хочу госпитализироваться на три-четыре недели.

– Как это – не хотите? Почему?

– Во-первых, я работаю.

– Вы работаете?! Кем?

– Сценаристом. И писателем.

– Вы вроде говорили, что это муж у вас…

– Я тоже. Но дело не только в работе. Я просто совершенно не хочу получать через вену и перорально транквилизаторы, антидепрессанты и нейролептики.

– Ну что значит “не хочу”, Анна? Мы же с вами тут не дети. Нет такого – “не хочу”. Нужно госпитализироваться – значит, придется госпитализироваться. У вас нарушение пищевого поведения. Как врач я несу за вас ответственность. Домой я вас в таком состоянии отпустить не имею права.

Я чувствую себя персонажем какого-то не то фильма, не то рассказа, где журналист приходит в дурдом писать репортаж, а потом вдруг оказывается пациентом – и дверь заперта, и на персонаже – смирительная рубашка, и медсестра колет в вену успокоительное, ласково приговаривая: “Ну конечно, ты журналист, известный журналист, не волнуйся!” Я думаю про запертую дверь на этаж. Про туалеты без дверей. И даже слегка пугаюсь. Но морок, к счастью, быстро спадает.