— Ты никогда не научишься класть вещи на свои места, — заметила Линда, входя в гостиную с откупоренной бутылкой розового вина, двумя бокалами и пакетом чипсов «Ахой».

Знаю. Я ужасная неряха. Когда вынимаю из посудомоечной машины всякие вилки-ложки, кладу их в тот ящик, где больше места. Однажды я навела-таки порядок, даже купила пластмассовые лоточки, куда отдельно кладут ножи, отдельно — вилки и прочее. Меня хватило примерно на неделю.

— Держу пари, что у Пенелопы на кухне все разложено по полочкам. Правда, деревенщина, которую она наприглашала, вызовет тошноту у кого угодно, — съязвила Линда, отпив глоток из бокала и пытаясь надорвать пакет с чипсами.

— Вот тварь! Ненавижу ее… Только никому не говори, что я так сказала, — спохватилась Джина. Ей стало неловко, что она так отозвалась об их общей знакомой. — Это неправда, что я ненавижу Пенелопу. Я ей просто… Ну, в общем, у нее есть все, о чем я могу только мечтать. — Джина посмотрела на Гомеса: тот уже спрыгнул с дивана и встал на задние лапки, выпрашивая подачку. — Нет, малыш, тебе чипсов не положено.

— О Боже, Джина, какие мы жалкие: глубокой ночью хлещем вино и обливаем грязью подругу.

— Согласна. Но пойми, Линда, я смертельно устала видеть, как жизнь налаживается у всех, кроме меня. Почти все девчонки, с кем я училась в высшей школе или университете, вышли замуж, у многих уже дети. Ненавижу их всех. Твари! — повысила голос Джина. Взглянув на Гомеса, который тихо повизгивал, она добавила: — Нет, дружок, маленьким собакам вредно есть чипсы.

— Тебе ли жаловаться? У тебя хоть надежда есть, а вот я, если даже встречу девушку своей мечты, все равно не смогу вступить с ней в брак. Мне-то каково видеть, как наши подруги создают семьи и рожают детей? А свадьба Пенелопы вообще была мне как нож острый, поэтому я и не пришла.

— Как, значит, это не из-за мигрени? Почему же ты мне не сказала? — удивилась Джина.

— Мне было стыдно… Хотя почему — «было»… Не хочу, чтобы меня считали мегерой, неспособной порадоваться за подругу. — Линда опустила глаза.

Ну, я не лучше тебя. Пенелопа очень просила меня быть свидетельницей на ее глупом венчании, а я отговорилась занятостью. Она наверняка догадалась, что моя сверхурочная работа — легенда, хотя вряд ли рассердилась. Пенелопа, видимо, жалеет меня. Больше всего меня бесит, что Пенелопа Уэйлс жалеет меня. Сволочь! — рявкнула Джина, сунув Гомесу ломтик чипсов прямо в пасть.

— Да, это хуже некуда.

— Слушай, мы сейчас, конечно, откровенны до грубости, но это вовсе не означает, что нам хочется обидеть Пенелопу или как-то навредить ей. — Джина бросила на пол еще несколько чипсов, и Гомес начал хрустеть ими.

Линда помолчала.

— Вообще-то я хотела навредить ей, хотя бы чуть-чуть. Мы с Пенелопой никогда особо не дружили, это вы с ней приятельницы… Но мне казалось, что если на свадьбу не придет одна из хороших знакомых, Пенелопе будет неприятно. В глубине души я надеялась испортить ей день свадьбы. Чтобы она почувствовала хоть малую толику боли, какую я испытываю каждый день. Пенелопа, видите ли, будет стоять рука об руку с Донни, в присутствии сотен людей их объявят супругами, а я свою избранницу даже за руку взять не могу в общественном месте — сразу град насмешек, а то и чего похуже… Иногда я просто с ума схожу из-за этого. Да, я хотела обидеть Пенелопу. Ей просто фантастически везет. Пусть столкнется хоть с маленькой неудачей. — Голос Линды дрогнул, и она замолчала, боясь расплакаться. Подруги никогда еще не говорили на эту тему. Разве Джина может понять?..

Джина внезапно увидела ту сторону жизни лучшей подруги, которую Линда обычно тщательно скрывала, держась со всеми приветливо и спокойно. В глазах Линды стояли слезы, и растерявшаяся Джина не знала, что предпринять. Линда, всегда уравновешенная, собранная и сдержанная, никогда не проявляла плохого настроения. В глубине души Джина считала ее «благовоспитанной девочкой с лесбийскими наклонностями». Лишь несколько раз с тех пор, как они познакомились в высшей школе, Джина наблюдала Линду в таком состоянии: подруга редко появлялась на людях без привычной «брони». Джина считала Линду своей надежной опорой. У нее самой жизнь всегда протекала сумбурно: в высшей школе она глубоко переживала из-за любой ерунды, и плохо бы ей жилось без мудрой Линды. Та всячески подбадривала подругу, убеждала не огорчаться из-за того, что ее не пригласили на последний танец или на чью-нибудь вечеринку. Саму Линду никогда не беспокоило отсутствие кавалера, который проводит ее домой, или то, позовут ли ее на посиделки. Только после школы Джина поняла, что к чему.

Джину не слишком шокировало то, что у Линды гомосексуальные склонности. У нее были подозрения на этот счет, но она рассудила, что Линда сама со временем скажет ей об этом. Однажды ночью, примерно через год после окончания высшей школы, они с Линдой как следует напились и разговорились по душам, сидя на полу в комнате Джины в общежитии Американского университета. В какой-то момент Джина, удрученная своей нескладывающейся личной жизнью, пошутила, что ей остается стать лесбиянкой, поскольку тем проще живется. Линда внезапно завелась и привела десяток причин, объяснив, почему Джине ни в коем случае не стало бы легче, и это впервые приоткрыло истину. Подруга сообщила, что, если статистика не врет, лесбиянки могут выбирать себе партнерш для длительных отношений только из пяти процентов женского населения. Линда заверила Джину, что та находится в гораздо более выгодных условиях, имея возможность подыскать себе пару, так как мужчины традиционной ориентации составляют сорок пять процентов населения планеты.

Сейчас, сидя рядом с расстроенной Линдой и слушая шум усиливающегося дождя, Джина мучительно размышляла, не зная толком, что принято говорить в таких случаях. Украдкой взглянув на подругу, она заметила, что та едва сдерживает слезы, слушая мелодию «Отель „Калифорния“».

Джина подумала, не рассказать ли Линде, что это она натолкала бумагу в унитаз в доме Пенелопы. Может, Линду утешит, что не она одна пытается потихоньку испортить другим существование. Но, поразмыслив, Джина решила придержать язык. То, что Линда демонстративно не явилась на свадьбу подруги, возмущенная нарушением прав лесбиянок, можно с натяжкой оценить в четыре балла по шкале дурацких выходок, тогда как забивание бумагой унитаза во время вечеринки тянуло на первое место. Опасаясь вконец расстроить Линду, Джина оставила свой маленький секрет при себе.

— Господи, Линда, я и не знала, что ты на такое способна. Значит, в твоем ангельском характере все же есть и злодейские черты. Слава Богу, что ты не лучше меня, — Джина произнесла это непринужденно, с легким смешком, желая разрядить тягостную атмосферу.

Линда через силу засмеялась и вытерла глаза.

— Джина, нам надо с этим срочно что-то делать, иначе жалеть нас будет не только Пенелопа Уэйлс.

Сидя за домашним компьютером, Шерил подводила баланс в чековой книжке с помощью модной компьютерной программы. Когда от бесконечных столбцов цифр у нее зарябило в глазах, она решила позвонить Питеру. Они не общались уже недели две после знаменательного ночного появления пьяной Джины на пороге квартиры Питера. Шерил не занималась сексом с той самой ночи и рассудила, что Питер скорее всего тоже провел эти дни на голодном пайке и не прочь пригласить ее к себе. Часы в нижнем углу монитора показывали, что время перевалило за полночь. Шерил понимала, что для звонка поздновато, поскольку завтра рабочий день. Однако попытка — не пытка.