Наши с бабкой рыночные знакомые – народ простой. Так что ожидать от них в свете последних событий можно было всего, что угодно.

И что ж вы думаете? На рынке меня ждал триумф! Да, наверное, именно так жители средневековых городов встречали победителей. Или тех, кто вернулся с какой-нибудь выигранной королевской битвы. И хоть выглядела я, по мнению простых рыночных людей, наверняка вызывающе, никто не обратил на это совершенно никакого внимания! А я была уверена, что непременно какая-нибудь бабка возмутится, во что нынче молодёжь выряжается и выходит в приличное общество себя показать, других посмешить. А видок у меня был ещё тот – свисающая ниже колен серая широченная футболка Володькиного брата напоминала балахон вышедшего прогуляться привидения. Короткие и, из-за отсутствия времени, не помытые волосы злобно торчали в стороны без всякой системы. И мне это всё нравилось.

Видно, сегодня рыночной публике это понравилось тоже. Или народ такой мелочи не заметил. Скорее всего…

– Варенька! А вот сальца передай бабуленьке! – совал мне в руки свёрток мужик из мясных рядов.

– А ну-ка творожка возьми! – схватила меня за руку деревенская молочница – конкурентка матери Володьки Страшного.

– Не серчайте – все могут обознаться!

Но больше всех бросались на меня овощеводы и садоводы. Наши, дачные. Ещё бы – ведь именно они считали меня угрозой своим урожаям. А теперь…

– Варя, а ты знаешь, что Парасоловы сегодня уехали? – сказал вдруг один дедуля. – Да, закрыли дом на ключ и в Москву подались. Я с ними утром на остановке стоял. Разговаривать особо не стали. Дела, говорят, внезапные появились, надо съездить в Москву. Сели в автобус – и укатили. Вещей при них много было.

– Насовсем уехали?

Я этого не ожидала.

Выходит, вот она, шапка на воре! Горит! Весь сезон Парасолы не уезжали никуда из Листвянки, а тут – на тебе! В Москву! Это, конечно, неспроста. Придётся денёк подождать, не бросать им дрожжи, а то, если они не вернутся, тем соседям, которых из их сортира запрудит, придётся самим со всем этим возиться. А такое не входило в мои планы. Так что дрожжи, которые я уже купила, придётся пока засунуть в морозилку. Чтобы, как только Парасоловы вернутся в Листвянку, – хоп, плюх, бульк! – и совершить задуманное.

– Кто их знает, может, и насовсем, – пока я размышляла, произнёс дедуля. Погладил меня по голове, подвёл к помидорам, которые были разложены на прилавке, велел выбирать, сколько захочу.

Чтобы не обидеть деда, я взяла один, поменьше. Большие пусть продаёт. Уж кто-кто, а я знала цену и помидорчикам, и огурчикам, и тому, как они нашим доставались.

Взяла и тут же вонзила в помидор зубы – очень хотелось есть после недавних сладчайших угощений.

– Спасибо.

У меня набралась целая сумка подарков. Все дарители, да и остальные, велели кланяться бабушке. Уверена, что, когда она тут появится, её то же самое ждёт. Не зря, получается, она меня лупила. Да, жизнь такая: белая полоса – чёрная, белая – чёрная. Так я думала, пытаясь оправдать синяки, спрятанные под надёжной футболкой Володькиного брата.

Да, я эту футболку не стала снимать, когда домой пришла. История с Володькой и его братом каким-то глупым образом грела мне сердце. И хоть на улице было по-прежнему жарко – длинная широченная футболка-платье всё равно оставалась на мне. Она по-другому грела.

Так я в ней весь день и ходила.

Вернулась с огорода бабка. Мы с ней снова успели поругаться, потом помириться, вымыть как следует сауну, подстричь газон и приготовить ужин. За это время я умудрилась даже минут пять мило поболтать с Русланом – словно ничего и не было.

А ведь и не было. Что было-то? Просто дело, на которое я отправилась с человеком. Который, кстати, и довёл это дело до конца. В отличие от меня. Фотографии распечатал. И не побоялся своей серьёзной матери обо всём рассказать. Поэтому хорошо я относилась к Руслану, очень хорошо. Не было ни любви, ни ревности. У него, наверное, тоже. Да и бывает ли всё это? Фиг его знает…

Мне было нормально. Да, нормально совсем. Но обидно, что я какая-то такая… невлюбляющаяся. Я пыталась разозлить себя тем, что отдыхающий Русланчик сейчас миленько с Лизхен беседует, она ему глазки строит, и прочее. А нужной злости всё равно не возникало.

Приходила ко мне наша поселковая тусовка. Пришлось выйти за загородку. Я стояла с ребятами и девчонками на дороге, слушала, как они мною восхищаются, как обещают, что теперь тоже будут за всеми следить – чтобы нового дачного вора не допустить на грядки трудолюбивых соседей.

Натаха и девчонки интересовались про меня и Русланчика. Я что-то такое равнодушно-невнятное ответила. Они, кажется, успокоились и даже обрадовались.

А ушли – и я затосковала. Забралась на лиственницу, устроилась в своей смотровой башне, оглядела в бинокль округу. Жалко, что не весь посёлок был виден. Но сколько возможно, мы просканируем.

Вот опять Борюсик по кустам чистотела шарит, выбирает стебли помоложе, посочнее. Намажется, будет прекрасен. Хоть он Машке Кафтановой и с прыщами нравится…

Вот Натаха куда-то по дороге нарезает. Останавливается, в зеркальце себя рассматривает. Только мне, видимо, по барабану собственная внешность. А остальные вон как ею озабочены…

Мелочь детская туда-сюда на площадке мотается – хорошая в посёлке площадка, до ночи можно на ней барахтаться. Я тоже тут всё детство провела – бессмысленное которое, песочно-куличковое имеется в виду…

Вот ребята тусуются, что-то мутят. Жалко, не слышно, что они говорят. Надо бы какими-нибудь подслушивающими устройствами запастись. А то обидно даже…

Взрослые дачники. Что с них взять – дачники как дачники. Копошатся-стараются…

Я наблюдала за дальними рубежами, поэтому не заметила, как возле нашей калитки появился Володька Страшный.

В смысле просто Володька.

– Варя! Эй, ты где? – закричал он.

Я его голос, конечно, сразу узнала. Вот ведь! Придётся у него на глазах с дерева спускаться. Можно, конечно, не откликаться – так я свой наблюдательный пункт не выдам. Но ведь тогда Володька покричит-покричит и уйдёт. Этого совсем не хотелось.

Но и сдавать домик на дереве не хотелось тоже. Кто мне Володька, чтобы вот так вот ему сразу все свои секреты вываливать?

Я сидела и думала. Хотелось рычать – потому что я не знала, что делать.

Володька покричал-покричал и, как я предполагала, ушёл… Ох, какая же я глупая, какая бестолковая девушка! Почему я всё себе порчу, всё разрушаю? Кому он нужен, этот домик? Всё равно Страшный, в смысле Володька, на дерево, которое возле нашей дачи, прямо на участке растёт, не полезет. Так что какая это тайна?

Я безумной белкой слетела с лиственницы, выскочила за калитку. А нету Володьки, ушёл. Я пробежала по дороге вправо до самого поворота, потом влево. Его нигде не было. И я плюхнулась на деревянный ящик, который с незапамятных времён прижился возле нашей калитки. Бабка моя на нём любила посидеть в свои редкие минуты отдыха. Посидеть, на прохожих поглазеть и с ними же поболтать, если удастся привлечь. А я сейчас плюхнулась, сжала руками бессмысленную свою головёнку. Даже завыла.