— Оставь меня в покое. — Голос у нее был нехороший.

Она не съела ничего, даже бутерброда, даже не потребовала свой вечный кофе. Жозеф наблюдал за ней с беспокойством. Она же не смотрела ни на кого, она сидела, уставясь невидящим взглядом в пол, и на лице её была злоба. Чтобы она сидела вот так, одна, у стены, пока они едят, — всё равно по какой причине, — этого Жозеф вынести не мог.

— Ты что сидишь с таким видом? — спросил он.

Мать вдруг налилась краской и закричала:

— Этот тип мне отвратителен, отвратителен, и больше он этого кольца не увидит!

— Я не про то, — сказал Жозеф. — Я хочу, чтобы ты поела.

Она топнула ногой и продолжала кричать:

— И вообще, в чем дело? На нашем месте любой оставил бы его у себя.

Она замолчала. Прошло несколько минут. Жозеф снова стал ее уговаривать.

— Ты должна выпить кофе. Выпей хотя бы кофе!

— Не буду я ничего пить, потому что я старуха, я измучилась, дошла до ручки с такими детьми, как вы…

Она запнулась. Потом опять покраснела, и на глазах у нее выступили слезы.

— С такой засранкой дочерью…

Потом завела новую песню:

— Нет ничего гаже драгоценностей. Это же вещи бесполезные, совершенно бесполезные. И те, кто их носит, в них не нуждаются, они запросто могут без них обойтись, причем скорее, чем все остальные.

Она снова умолкла и молчала так долго, что могло показаться, будто она успокоилась, если бы не напряженность ее позы. Жозеф больше не приставал к ней, чтобы она поела. Впервые в жизни у матери оказалась в руках вещь стоимостью в двадцать тысяч франков. «Дай мне его», — кротко попросила она тогда Сюзанну. Сюзанна дала. Она долго смотрела на него, и это ее опьянило. Двадцать тысяч франков, вдвое больше, чем надо, чтобы выкупить бунгало! Жозеф отвернулся, пока она смотрела. Потом, без единого слова, она пошла и спрятала кольцо у себя в комнате. После этого, конечно, трудно было есть.

— Такому дегенерату еще возвращать кольцо! Да это было бы просто стыдно, стыдно! После всех его гнусностей!

Сюзанна и Жозеф не осмеливались ни поднять на нее глаза, ни вымолвить слово. Она мучилась, оттого что взяла кольцо и не отдала. Расстаться с кольцом было уже явно выше ее сил. Она повторяла, как слабоумная, одно и то же, глядя в пол, не зная, куда деваться от стыда. Смотреть на нее было тяжело. Да что же с ней такое произошло, когда Сюзанна показала ей кольцо? Какие переживания молодости, какие давние, загнанные внутрь страсти воскресил в ней брильянт, что за тайное вожделение он в ней пробудил? Она уже в ту минуту решила им завладеть.

Взрыв произошел, когда Сюзанна встала из-за стола. Мать наконец поднялась. И, бросившись на Сюзанну, начала бить ее кулаками, вкладывая в удары всю силу, какая у нее еще оставалась. Она утверждала свою правоту, не переставая в ней сомневаться. Избивая дочь, она кричала что-то о плотинах, о банке, о своей болезни, о кровле, об уроках музыки, о земельном ведомстве, о своей старости, усталости, о смерти. Жозеф не вмешивался и не останавливал ее.

Это длилось больше двух часов. Мать вскакивала, кидалась на Сюзанну и снова падала в кресло, одурев от усталости и на время притихнув. Потом опять вскакивала и опять кидалась на дочь.

— Сознайся, только сознайся, и я оставлю тебя в покое!

— Я не спала с ним, он мне подарил его просто так.

Мать снова бросалась бить ее, словно что-то внутри не давало ей остановиться. Сюзанна, полуголая, в разорванном платье, рыдала у ее ног на полу. Когда она пыталась встать, мать ногой опрокидывала ее навзничь и кричала:

— Да сознайся же, господи, и я тебя отпущу!

Почему-то она не могла вынести, чтобы Сюзанна встала. При малейшей попытке подняться она била ее. Поэтому Сюзанна перестала сопротивляться и только терпеливо защищалась от ударов, прикрывая руками голову. Она даже как бы забыла, что эта обрушившаяся на нее сила исходит от ее матери, и вела себя так, как если бы это была сила ветра, волн, какой-то неодушевленной стихии. И только когда мать падала в кресло, ей снова делалось страшно при виде ее лица, ставшего бессмысленным от напряжения.

— Сознайся, — твердила мать, причем временами даже почти спокойно.

Сюзанна не отвечала. Мать уставала, забывалась. Время от времени она зевала, глаза у нее вдруг закрывались, голова падала на плечо. Но при малейшем движении Сюзанны или просто проснувшись от непроизвольного падения головы, мать открывала глаза и, видя ее на полу у своих ног, срывалась с места и била снова. Жозеф листал «Голливудское кино», единственную книгу, которая имелась в доме и за все шесть лет не успела ему надоесть.

Когда мать колотила Сюзанну, он переставал листать альбом. В конце концов он вдруг не выдержал и крикнул:

— Черт побери, ты ведь прекрасно знаешь, что она с ним не спала. Не понимаю, чего ты к ней пристала?

— А если я хочу ее убить? Может, мне угодно ее убить?

Наверняка Жозеф не уходил потому, что не хотел оставлять ее наедине с обезумевшей матерью. Может быть даже, он считал, что это небезопасно. После его слов она все еще продолжала бить Сюзанну, но уже не так сильно и не так подолгу. Жозеф каждый раз снова орал на нее.

— Да даже если она с ним и переспала, тебе-то разве не наплевать?

Она била теперь не так уверенно. Она уже два года как не била Жозефа. Когда-то она его тоже колотила почем зря, но однажды он схватил ее за руку и осторожно удержал. Она была ошеломлена, но в конце концов рассмеялась вместе с ним, радуясь в глубине души, что он стал такой сильный. С тех пор она больше не поднимала на него руку, не потому, конечно, что боялась, а потому что он сказал, что больше этого не потерпит. Жозеф считал, что детей бить, конечно, надо, особенно девчонок, но соблюдая меру и только в крайних случаях. Однако с тех пор, как рухнули плотины и она перестала бить Жозефа, она стала гораздо чаще избивать Сюзанну. «Когда ей некого будет больше лупить, — говорил Жозеф, — она себе самой раскроит череп».

Жозеф не намерен был выходить из комнаты, пока мать не пойдет спать. Сюзанна была спокойна.

— Да если она и переспала с ним из-за кольца, подумаешь, какое дело!

Да, спокойна и счастлива. Пусть мать дубасит ее сколько угодно! Кольцо лежит здесь, в доме. Двадцать тысяч франков. Это главное. Мать, наверное, уже решила, как она с ним поступит. Невозможно, конечно, спросить у нее сейчас, но завтра они все обсудят. О том, чтобы вернуть кольцо, не могло быть и речи. Обычно Сюзанна бунтовала против побоев, но сегодня ей казалось, что так даже лучше, чем если бы мать, взяв брильянт, села за стол, как будто ничего не произошло?

— В сущности, что такое кольцо? Бывают случаи, когда человек просто должен оставить кольцо у себя.

— Еще как должен! — отозвался Жозеф.

Разве это не очевидно? Наверно, они купят новую машину и восстановят часть плотин. А может быть, это кольцо поможет им разбогатеть, и это богатство будет принадлежать им, а не мсье Чжо. Пусть мать орет на здоровье!