– Не пропускают ни одной премьеры, – поведал Себастьен, – и бывают на всех закрытиях, банкетах и спектаклях с Этьеном. Но, в целом, весьма интересные дамы.

Жюли прислушалась и попыталась разобрать, о чем же они говорят, но поняла, что не разбирает и половины. До нее доносились редкие французские слова, которыми перемежалась громкая иностранная речь: «Изумительно!», «Восхитительно!» – это было практически единственное, что уловила девушка.

– Иностранки? – все тем же полушепотом поинтересовалась Жюли.

– Русские графини!

– Настоящие?

– Едва ли, – серьезно ответил Себастьен, но уголки его губ дрогнули в улыбке.

– Как вкусно, – протянула Жюли, когда суп подошел к концу. Она и моргнуть не успела, как обнаружила себя с коркой ароматного хлеба в руках, подбирающей остатки лукового супа.

– Бедная моя девочка, ты что, вообще не ешь?

– Нет, ну почему же, просто обычно не хватает времени. – Про деньги она решила не упоминать. Особенно про то, сколько их ушло на новую стрижку, помаду и духи.

– Вот что, в следующий раз, как только проголодаешься, сразу говори, – не терпящим возражения тоном заявил Себастьен и подозвал официанта. – А пока я закажу тебе бифштекс.

Она не возражала. Довольно откинувшись на стуле, Жюли вновь принялась изучать обстановку ресторана, официантов, посетителей… Себастьен терпеливо сидел рядом с ней, развлекая театральными байками. Так, например, она узнала, что до прихода в театр знаменитый Этьен Летурнье работал грузчиком, Марианна ван дер Меер была принята в труппу исключительно по просьбе мсье Мореля, а Сесиль едва не потеряла свое место в театре и только чудом осталась здесь еще на один сезон.

– А Мадлен? – поинтересовалась Жюли. Загадочная фигура примадонны волновала ее больше всего.

– Тише, – Себастьен сделал круглые глаза и кивнул куда-то в сторону.

Она проследила его взгляд и тихонько ойкнула, прикрыв рот ладошкой. В глубине зала, в самом темном его углу – который надо было еще постараться найти в этом залитом солнцем помещении, – сидела Мадлен Ланжерар. Сама Жюли, скорее всего, не заметила бы ее. Актриса опустила на лицо короткую черную вуаль и совершенно слилась со стеной. Она сидела недвижимо, словно не дышала, и напоминала манекен – холодный, идеально прямой и неживой, зачем-то посаженный за столик в кафе. Перед ней стояла только маленькая кофейная чашка – из таких пьют впопыхах по пути на службу или в театральном буфете в короткий перерыв. В тонких бледных пальцах примадонна держала длинный мундштук, на конце которого горел красный огонек. Жюли не сумела проследить направление ее взгляда, но на всякий случай быстро отвернулась; ей показалось, что внимательные глаза Мадлен уставились на нее поверх тлеющей сигареты. При этом примадонна явно не жаждала внимания к своей персоне.

– Это ее место, – пояснил спутник Жюли, – его всегда придерживают для Мадлен.

– Она кажется мне такой недружелюбной…

– Это не так. Мадлен всегда доброжелательна и тактична, но едва ли тебе выдастся шанс узнать о ней больше. Может быть, со временем, но не сейчас.

– Но она всегда одна!

– Одна? – удивился Себастьен.

Жюли вновь обернулась – чересчур резко – и застыла в неудобной позе на краю стула. Напротив Мадлен, спиной ко всем остальным посетителям, сидел высокий человек с темными волосами, чуть тронутыми сединой, одетый в неброский костюм. Рядом со столом он поставил свою отполированную трость и положил шляпу на соседний стул. Мадлен что-то говорила ему, и Жюли видела, как алеют в темноте ее губы. Примадонна отставила в сторону свою крошечную чашку с кофе и подалась к собеседнику, который кивал в такт ее словам.

– Это же…

– Мсье Тиссеран. Он тоже часто бывает здесь.

– Мне казалось, что он никогда не покидает театра! Хотя это, конечно, глупо. Но как он здесь появился? Неужели я не заметила, как он прошел мимо?

Себастьен пожал плечами:

– Как и Мадлен, он не любит пристального внимания к своей персоне.

– Они так похожи…

Он кивнул.

– Тиссеран очень ценит Мадлен. Без нее не было бы театра в том виде, в котором он существует сейчас. Можно сказать, что они создают театр вдвоем и оба живут только им. Это главное в их жизни, их главная любовь, то, что их объединяет.

– А как же остальные? Этьен, Аделин, Марк…

– Они много для него значат.

– Для театра?

– Для Тиссерана. Он тщательно отбирает каждого, кто будет играть на его сцене, и никогда не ошибается. Но Мадлен – это немного другое, – Себастьен задумчиво посмотрел в сторону углового столика. Скрытые темнотой и сигаретным дымом Мадлен и Тиссеран словно находились в другом месте, на необитаемом острове, куда не доносился шум ресторана, где не сновали проворные официанты, гремя тарелками, а за соседними столиками не смеялись веселые компании.

– Они… влюблены? – предположила Жюли. Ей очень хотелось повернуть голову и понаблюдать за этой странной парой, но она сдержалась.

– Что ты! – Ее собеседник не сдержал легкого смешка. – Нет, все не совсем так. Хотя в чем-то ты права – они оба влюблены в театр, помешаны на нем и связаны с ним и друг с другом такими узами, которые невозможно разорвать.

* * *

Мадемуазель Мадлен Дежан стояла перед висящим на стене зеркалом в роскошной позолоченной оправе и придирчиво разглядывала себя. Пепельно-розовое платье с длинным кружевным шлейфом, сшитое по последней моде у лучших портных, облегало ее худую фигуру и совсем не скрывало угловатости. Ей уже исполнилось двадцать лет: тот самый возраст, когда из гадкого утенка пора бы превратиться в прекрасного лебедя, а из неуверенной отроковицы – в молодую привлекательную женщину. Однако ее тело все еще принадлежало тощей девчонке, а движения не обрели той плавности, что заставила бы всех мужчин оборачиваться вслед. Мадлен попыталась поднять выше тугой корсет, затянутый ровно настолько, чтобы еще можно было дышать, но ни есть, ни пить, ни разговаривать уже не получалось. Нет, как его на себе ни крути, вся фигура так и останется сплошной талией, а женских округлостей не появится.

Впрочем, ей ли было жаловаться на отсутствие кавалеров? Мадлен поправила прическу – ее завитые тугими локонами темные волосы лежали непропорционально огромной массой на маленькой голове, украшенные серебряной диадемой. Как у принцессы. Она и была принцессой, пусть даже Францию давно провозгласили республикой. Ее отец, заместитель министра финансов Клотца, был для нее королем, а сама девушка жила в XVII квартале, в трехэтажном дворце с видом на Булонский лес. У нее были личная камеристка и горничная, новые платья шились каждый месяц, а приглашения на балы, званые вечера или в оперу сыпались одно за другим. Разумеется, дочь мсье Дежана не могла остаться без жениха. Они вились вокруг нее, как мухи, только успевай отгонять. Из этого сонма молодых людей отец выбрал и приблизил одного – мсье Жана де Газара, не в последнюю очередь благодаря его благородной фамилии. Этот пухлый юноша, чей возраст уже приближался к тридцати, всякий раз убеждал Мадлен, что нет девушки прекрасней ее во всей Франции, и, не переставая, лобзал ей пальцы.