После этого участь Зиновьева, Каменева и тысяч их сторонников была предрешена. 19 августа 1936 года над ними начался очередной судебный процесс, на этот раз закончившийся смертными приговорами.

Теперь, когда с политическими оппонентами было покончено, настал черед тех, кто выбивал признательные показания и заставлял публично каяться прошлых кумиров партийной массы в самых чудовищных преступлениях. Главные исполнители идей вождя — Ягода и его ближайшее окружение, — сделав свое дело, стали лишними и опасными свидетелями.

29 сентября 1936 года Ягоду освободили от должности наркома НКВД СССР и, по сложившейся тогда практике, «подвесили» министром связи. Прошло еще пять месяцев, и 18 марта 1937 года на собрании руководящего состава НКВД новый нарком Н. Ежов объявил о раскрытии очередного грандиозного «заговора», и не где‑нибудь, а в боевом отряде партии — органах НКВД. В его организации был обвинен не кто иной, как сам Ягода, оказавшийся «агентом царской охранки и давним шпионом германской разведки». Он же был «виновен» в организации убийства С. Кирова и отравлении пролетарского писателя М. Горького. На это сообщение присутствовавшие в зале ответили вялыми аплодисментами, так как многие из них, и не без оснований, полагали, что вскоре сами окажутся в числе «заговорщиков».

Спустя неделю, 23 марта 1937 года, Ягоду арестовали и предъявили обвинение «в организации шпионской, диверсионно‑террористической деятельности правотроцкистским блоком», а через год расстреляли. Вслед за ним Ежов принялся зачищать центральный аппарат, республиканские, краевые и областные управления НКВД. В результате Большого террора к концу 1938 года все 18 комиссаров государственной безопасности были либо расстреляны, либо посажены в тюрьмы, за исключением Слуцкого, скончавшегося при невыясненных обстоятельствах в кабинете заместителя наркома М. Фриновского. Из 122 высших офицеров центрального аппарата НКВД на своих местах остался только 21 человек.

Авторы историко‑документального сборника «Лубянка» приводят следующие данные по зачистке в органах государственной безопасности:

«За период с 1 октября 1936 года по 1 января 1939 года по Центру и периферии убыль руководящего и оперативного состава при общей численности в 24 500 составила 5898 человек. Из них: арестовано — 1373, уволено вовсе и в запас — 3048, переведено в другие организации — 1324 (значительная часть из них в дальнейшем по сложившейся тогда практике были арестованы. — Прим. авт.), умерло — 153. Количество арестованных по руководящим должностям соответственно составило: нач. УНКВД, наркомы, их замы и помы — 59; нач. отделов УГБ, их замы и помы — 98; нач. ОКРО, ГО РО, их замы и помы — 23; нач. райгоротделений — 194; нач. отделений, их замы и помы — 157; нач. оперпунктов 6‑го отдела — 29».

Последний и один из самых страшных «укосов» по числу жертв и своим последствиям имел место незадолго до войны. Верный сталинский нарком Ежов и его подручные в июле 1938 года раскрыли еще один «заговор» — на этот раз в Красной армии. Известные герои Гражданской войны и видные военачальники М. Тухачевский, В. Блюхер, А. Егоров, И. Уборевич, И. Якир и другие, как выяснилось, «вступив в сговор с Троцким и нацистской Германией, готовили военно‑фашистский переворот». Вслед за ними были уничтожены 75 из 80 членов Реввоенсовета и несколько десятков тысяч командиров рангом ниже.

Накануне войны Красная армия оказалась обезглавленной. Она понесла такие потери, от которых любая другая страна вряд ли бы оправилась[24]. В частности, в ноябре 1938 года на Военном совете при наркоме обороны до нового руководящего состава Красной армии было доведено, что «из Красной армии вычистили 40 тысяч человек, то есть было уволено, а также репрессировано около 45 % командного состава и политработников РКК».

Одновременно с разоблачением главных заговорщиков в Москве и Ленинграде в республиках, краях и областях, подобно тифозным вшам на теле тяжелобольного, десятками множились свои «параллельные» и «резервные», «левые» и «правые» заговоры. Ретивые первые секретари и начальники управлений НКВД, демонстрируя свою преданность вождю, стремились перещеголять друг друга в достижении чудовищных показателей по количеству уничтоженных и осужденных «врагов народа».

Деятельность и судьба одного из наиболее одиозных исполнителей сталинской теории перманентных заговоров — комиссара государственной безопасности 3‑го ранга, кавалера ордена Ленина, «Почетного работника ВЧК — ГПУ» Г. Люшкова может служить наглядным примером той безжалостной борьбы за власть и того самопожирания, что имели место в те годы в партии и органах государственной безопасности.

Его путь в революцию и послужной список типичны для того времени. Родился Люшков в 1900 году в Одессе, в семье портного. В пятнадцать лет закончил шесть классов казенного училища и, возможно, так же как и отец, всю жизнь шил бы толстовки и косоворотки на чужое плечо, если бы не грянувшая революция. С первого дня юный Генрих безоглядно окунулся в ее кипящий омут и вскоре вступил в Красную гвардию. Во время оккупации Одессы белогвардейскими войсками ушел в подполье, был арестован, но бежал из‑под стражи и пробился к частям Красной армии в городе Николаеве. Службу начал рядовым, но природный ум, хватка и ораторские способности не остались незамеченными командирами, и в феврале 1919 года его назначили на должность политработника 1‑го Николаевского советского полка. Спустя десять месяцев, в декабре 1919 года, Люшков уже возглавил политотдел 2‑й бригады 57‑й стрелковой дивизии, и здесь на него обратили внимание особисты. В его судьбе происходит резкий поворот: в июне 1920 года он переходит на службу в особый отдел ВЧК по 57‑й дивизии. С этого момента вся дальнейшая жизнь Люшкова будет связана с органами государственной безопасности.

К 1924 году он сменил одиннадцать рядовых должностей и помотался по многим уездным городкам юго‑западной Украины, пока судьба не свела с М. Леплевским. Сын официанта из харьковского ресторана, он, как и Люшков, поднялся на гребне революционной войны. Но его карьера складывалась более удачно: к моменту их встречи Леплевский уже занимал высокую должность в ГПУ Украины и был награжден орденом Красного Знамени. Они быстро сработались.

В должности начальника Проскуровского окружного отделения ГПУ, замыкавшегося на Подольский губернский отдел, которым руководил Леплевский, Люшков проявил себя как способный агентурист и умелый разработчик. Из его отделения (с 1 августа 1925 года — отдел) валом валили перспективные дела. Он знал, как развернуть показания арестованных, чтобы дело получило резонанс. Здесь что Люшков, что Леплевский могли дать фору многим.

В Харькове, до 1939 года столице советской Украины, в центральном аппарате заметили перспективных работников, и в октябре 1925 года Леплевского первым выдвинули на более ответственный участок, назначив начальником губернского ГПУ в Одессе. Он в свою очередь не забыл способного агентуриста‑разработчика Люшкова и рекомендовал в центральный аппарат: свои люди наверху всегда нужны. На должности начальника информационно‑осведомительского отдела (ИНФО) ГПУ Украины Люшков просидел целых пять лет. Несмотря на то что ему удалось раскрыть «террористическую группу», готовившую покушение на председателя ВУЦИК Г. Петровского, эти заслуги так и не были оценены. В круг соратников председателя ГПУ он не входил, но все изменилось с приходом в Харьков на должность начальника Секретно‑оперативного управления ГПУ Украины старого покровителя — Леплевского.