Он уловил выражение ее лица, точно отразившее ход мыслей.

– А каких манер ты от меня ждешь, женушка? Дикарских? Мужа, который движим таким гневом, что вполне способен свернуть нежную шейку жены? – Он извлек бутылку воды, открутил крышку, наполнил стакан и протянул ей. – Или, может, мне надо бить тебя? Поверь, искушение очень велико.

– Только попробуй. – Ханна выплеснула содержимое бокала в лицо мужу.

Не отрывая от нее глаз, он отставил в сторону банку с колой, одним медленным движением вытянул рубашку из штанов, расстегнул пуговицы, стащил рубашку с себя и повесил на ближайший стул.

Все теми же выверенными движениями взял аккуратно сложенное на кровати полотенце, вытер с лица излишки влаги, кинул полотенце назад на кровать.

– Ты закончила?

– Зависит от обстоятельств.

Он шагнул к ней, она не сдвинулась с места.

– Похвальная храбрость, – иронически заметил Мигель, видя, как расширились зрачки ее глаз при его приближении.

– Не подходи! – яростно прошипела она, готовая драться, кусаться, царапаться…

– Тебе этого хочется?

– Да! – огрызнулась Ханна.

Он сунул руки в карманы брюк.

– Тогда вперед.

– Думаю, нам надо поговорить, – медленно проговорила она.

– Мы так и делали. Результаты не слишком впечатляют.

Ее лицо побледнело при воспоминании о неприглядной сцене, разыгравшейся между ними сегодняшним утром.

– Мигель?

Что еще она могла сказать, так и осталось непроизнесенным, потому что он прильнул к ее губам с всепоглощающей страстью, опрокинувшей все барьеры между ними. Казалось, что он пытается объяснить, растолковать ей нечто чудесное, драгоценное, то, что значит гораздо больше, чем можно передать словами.

Губы были единственной частью его тела, прикасающейся к ней. Он легко мог заключить ее в свои объятия, использовать руки, чтобы дать ей ощутить охватившее его возбуждение. Истерзать ее чувства, касаться и дразнить с той изощренностью, которая способна разрывать ее на сотни отдельных частиц и воссоединять сызнова. Сделать своей собственностью.

Но он ничего подобного не сделал. Были только его губы, чарующая отрава тепла и страсти.

Желание разгоралось, пронизывая ее тело, наполняя сладким предвкушением наслаждения, которое лишь Мигель мог воплотить в жизнь.

Слабый всхлип родился и умер в ее горле, легкое конвульсивное движение, которое он скорее почувствовал, чем услышал. Ее руки чуть приподнялись, потом вновь упали – она снова обрела контроль над своим телом.

Язык, прошедший по ее языку, почти лишил ее этого контроля, она вся дрожала, сопротивляясь и теряя остаток сил.

Поцелуи длились, каждый говорил о мучительном голоде, вел за собой, воспламеняя обоих.

Ханна потеряла чувство времени и пространства. Одежда превратилась в нежеланное препятствие. Понимая шаткость своего положения, она прикусила кончик языка, облизала им припухшие губы. Жест был непредумышленным, она заметила, как вспыхнули его глаза и сразу же стали непроницаемо темными.

Он приложил палец к ее губам, ощутил слабую дрожь, захватил в ладонь подбородок.

– Ты моя жизнь! – нежно произнес Мигель. – Родная, ты воздух, которым я дышу. – Палец прошел по трепещущей жилке на шее, остановился во впадинке, где явственно ощущалось биение пульса. – Ты мое сердце, все, что у меня есть. – Его улыбка околдовывала ее, она купалась, оттаивала в ней.

Ханна с трудом пошевелила губами.

– Но ведь мы…

– … поженились, чтобы порадовать наших уважаемых родителей? – Он пошевелил мочку ее уха. – Неужели ты правда поверила такому?

Ее рот дрогнул.

– Ты говорил…

– Я просил тебя выйти за меня замуж.

– Я думала…

– Ты слишком много думала, – весело поддразнил Мигель. – Я люблю тебя. Тебя, – с ударением повторил он. – За то, что ты такая, какая есть.

– Ты меня любишь? – Надежда начала потихоньку оживать в душе. – С самого начала?

– Неужели ты действительно поверила, что я отношусь к типу людей, которые могут связать себя с женщиной, собираться сделать ее матерью своих детей… – он прервался, покачал головой. – Дорогая, разве ты не стала понимать меня лучше?

Да, стала. По крайней мере, так она считала, пока на горизонте не появилась Камилла.

– Но Камилла?..

– Я едва-едва не придушил ее. Что касается Люка… – На щеках заиграли желваки, в глазах промелькнула опасная искорка. – Искушение свернуть ему челюсть набок не оставило меня и до сих пор. Кстати, относительно Камиллы. Обвинение будет ей предъявлено завтра. Насколько я понял, она решила не доводить дело до суда и покинет пределы страны в двадцать четыре часа, – проинформировал жену Мигель, словно прочитав ее мысли.

Ханне стало ясно, что ультиматум был представлен Камилле в форме, которую даже такая, как она, не смогла бы истолковать превратно.

– Понятно, – медленно произнесла Ханна.

Бровь Мигеля насмешливо приподнялась.

– Что тебе понятно, дорогая?

– Что мы будем делать сейчас?

– Сейчас? – Мигель ласково притянул ее в свои объятия. – Я собираюсь заняться любовью со своей женой. Показать ей, как бесконечно она мне дорога. – Медленно, осторожно он начал расстегивать пуговку за пуговкой на ее блузке. Затем пришел черед молнии на юбке. Ханна переступила одежду, одновременно скинув туфли. – И убедить ее, что она никогда не должна сомневаться в моей любви к ней. – Он положил ладонь ей на грудь, пальцы затеребили розовый кончик. Видя, что сосок набухает на глазах, он опустил голову, взяв его в рот.

Ее тело изогнулось к нему навстречу, полувздох-полустон сорвался с губ, когда он начал катать нежный кончик груди между зубами, балансируя между болью и удовольствием…

– Это нечестно, – наконец сумела выговорить она, потянулась к пряжке его ремня, потом разделалась с молнией, а еще через секунду – со штанами и трусами.

– Лучше?

– Гораздо.

– Я предполагал взять тебя пообедать, – сообщил ей Мигель, видя, что она начала тщательное исследование той части тела, которая обещала показать опасность такого поведения в самом скором времени.

– Может, позднее.

– С шампанским, – добавил он внушительно. И нагнулся к ней, склоняясь перед силой более могущественной.

– С доставкой в номер, – добавила Ханна еще через мгновение, пока он нес ее к кровати.

Они занимались любовью с ожесточением, торопя события, пытаясь доставить друг другу максимум удовольствия. А после еще долго ласкали друг друга, стремясь продлить праздник любви, один из многих, бывших у них, и не похожий ни на какой, превосходящий все по накалу чувств. Торжествующей, пьянящей магии любви, когда на смену самым утонченным ласкам приходят примитивные животные инстинкты.