– Товарищ полковник, давайте подойдем к данному вопросу диалектически, с марксистских, так сказать, позиций. Я надеюсь, против марксистско-ленинской диалектики вы ничего не имеете?

– Николай Сергеевич, ближе к теме, – направил его в нужное русло Морозов.

– Приказ, запрещающий офицерам Генштаба пересекать линию фронта, направлен на предотвращение возможной утечки информации. В основе его заложено предположение, что офицер, носитель совершенно секретной информации, может попасть в плен к врагу и под пытками выдать всю имеющуюся у него информацию. У меня вопрос: а много ли секретов знает Лоскутов? Я не спрашиваю, допуск какой степени секретности он имеет, я интересуюсь: вот если сейчас, в данный момент, он выложит немецкой разведке все, что знает, большой ли ущерб будет нанесен планам Генштаба и действиям наших войск?

– Вопрос, я так понял, мне? – генерал нисколько не смутился нарушению субординации. Деловой разговор есть деловой разговор, формализм в нем совершенно ни к чему. – Лоскутов в Генеральном штабе до января этого года координировал действия наших войск и партизанских отрядов в зоне действия Волховского фронта. В январе, после расформирования Центрального штаба партизанского движения, его переключили на работу по обобщению опыта диверсионной работы в тылу врага силами иррегулярных формирований. Грубо говоря, если завтра Лоскутов попадет в плен, то он сможет рассказать немцам о том, как партизаны совершали диверсии, а не о том, как будут действовать наши войска в будущем.

– Лоскутов был в окружении, – упорствовал Колесников.

– Опять-таки отвечу я. Капитан Лоскутов формально никогда не был в окружении. Отбросим его участие в битве за Могилев. Это было лето 1941 года, и кто там у кого был в окружении, бабушка надвое сказала.

Полковники согласно кивнули. Вспоминать начало войны никто не хотел.

– Второй раз, во время Синявинской операции, подразделение Лоскутова действительно отступило в глубь вражеской территории, но без окружения вырвалось на оперативный простор и влилось в партизанский отряд «Красный мститель».

– Товарищ Колесников, а что вы имеете против кандидатуры Лоскутова? – спросил Рогожин.

– «Товарищ Колесников», – усмехнулся генерал, – планировал после командировки переманить Лоскутова к себе в управление. Доклады за него писать. Так ведь, полковник?

– Был грех, – вздохнул Колесников.

– Подведем итог, – сказал Морозов. – В качестве кандидата на должность командира сводного отряда для проведения операции «Посох» нами единогласно выбран капитан Лоскутов. Полковник Колесников, подготовьте протокол совещания и шифрограмму в Москву. Шифрограмму я подпишу сегодня же, протокол подождет до завтра. Совещание окончено, товарищи. Все свободны!

* * *

Офицерская столовая, где Монгол и Лоскутов договорились вместе пообедать, располагалась в самом начале улицы Радищева, в двухэтажном бревенчатом здании бывшей семилетней школы. Все дома вокруг столовой и на прилегающих улицах были разрушены и сожжены еще летом 1942 года, когда немецкая авиация бомбила Мурманск по нескольку раз в день.

Идя вдоль выгоревших дотла остовов домов, Николай Егорович невольно подумал: «Вот тебе и тыловой город! На всю улицу одно здание чудом уцелело».

Встретившись у входа в столовую, друзья обнялись.

– До которого часа тебе разрешено обедать? – спросил Монгол.

– Наши все уехали с проверкой, так что часа полтора-два у меня есть.

– Вот и отлично! Сегодня в столовой народу немного. Посидим, пропустим по маленькой за встречу, вспомним былое.

Они сели за столик в самом конце зала. Быстро появилась официантка в белом фартуке, приняла талоны на питание и заказ на двухсотграммовый графинчик водки. Водку офицерам отпускали за деньги.

– Ну, давай! – перед тем как взяться за борщ, предложил Монгол.

Они, не чокаясь, выпили. Так же, без тостов и звона стаканов, распивали спиртное за некоторыми соседними столиками. Выпить перед обедом офицерам не возбранялось, а вот устраивать из приема пищи застолье считалось моветоном.

Первым о себе рассказал Лоскутов.

– Работаю в Генштабе. Живу с женщиной, с которой переписывался. Детей пока заводить не думаем. Здесь в командировке.

При словах о командировке Монгол кивнул:

– Готовите рейд в Норвегию?

– Откуда ты знаешь? – напрягся Николай Егорович. Их миссия была строго секретной, а тут первый встречный в курсе предстоящей операции.

– Коля, Мурманск – город небольшой, все друг друга знают, у каждого кто-то служит или в армии, или на флоте. Как только вы стали проверять сто шестой отряд, по городу пошел слух о рейде в тыл врага. Короткий рейд через линию фронта – дело обычное, для его организации московской комиссии не требуется. А вот если планируется дальняя десантная операция, тогда…

– Что говорят о месте высадки? – Лоскутов представил, какой разразится скандал, если в штабе узнают об утечке информации.

– А куда тут можно с моря высаживаться? – Монгол принялся за второе. – Если рядом, то в районе Киркинеса. Если далеко, то где-нибудь у Алты или Тромсе. Хотя в Тромсе морем идти рискованно. Потопят. У немцев разведка хорошо налажена, да и бомбардировщиков хватает.

«Слава богу, что Намсус так далеко, что про него даже слухов нет, – подумал Лоскутов. – Про Алту и Киркинес пусть болтают. Умеренная дезинформация нам только на руку».

Закончив обедать, они вышли на улицу. Лоскутов достал пачку столичных папирос. Закурили. Монгол рассказал о себе.

– Мы, рейдовики, были нужны на первом этапе войны, и потом, для связи с партизанскими отрядами. Вот тогда мы были в фаворе, а сейчас в загоне.

Лоскутов согласился. С началом крупных наступательных операций одиночные рейды практически прекратились. Место полевых романтиков заняли летчики и радиоразведчики.

– Мой последний рейд был на Волховском фронте. Я дважды пытался пройти к одному объекту, но ничего не получалось. Начальство в ярости, требует сведений, а я ничего не могу сделать: ни стороной заслоны обойти, ни сквозь кордоны просочиться. В последний раз полмесяца один в лесу просидел, толку – ноль, так ни с чем и вернулся. Как на грех, в штаб фронта нагрянула московская инспекция. Меня обвинили в преступном бездействии и хотели направить в штрафную роту, да начальник разведки выручил. Отделался я разжалованием в старшие лейтенанты и ссылкой в Заполярье. К разведке меня больше не допускают, так что служу я нынче в учебном батальоне. Работа, честно тебе скажу, – не бей лежачего.

– Послушай, Монгол, а что за объект-то такой был, что даже ты не смог к нему подобраться?

– Объект плевый! – воскликнул рейдовик. – Да стечение обстоятельств было против меня. Потом, уже после разжалования, я узнал, что у немцев тоже была проверка. Получилось – нарочно не придумаешь: с нашей стороны проверяют организацию разведки, а немцы в это же самое время инспектируют системы безопасности и организацию противодиверсионной работы. Я, как дурак, оказался зажат между жерновами.