Денин с трудом сглотнул липкий ком, образовавшийся в глотке.

— Какие… какие перспективы?..

Врач поправил очки. Его взгляд случайно упал на рубцы, пересекавшие запястья молодого человека, и по его лицу скользнула едва заметная тень.

— Перспективы не очень. Ей залили лицо серной кислотой. Ожог третьей степени, поражены все слои эпидермиса, носоглотка, ротовая полость. Она лишилась зрения. Не может самостоятельно дышать — у нее отек легких.

— Лишилась зрения? — зачем-то повторил Саша, хотя все отлично слышал.

Его руки дрогнули, он лишь чудом не выронил фрукты с букетом.

— Состояние стабильно тяжелое. Конкретный прогноз можно будет сделать спустя два-три дня. Может, через неделю.

Врач уже развернулся, намереваясь уйти, но Денин спросил:

— Когда ее переведут в обычную палату?

Мужчина снял очки и с любопытством взглянул на него.

— Молодой человек, вы, судя по всему, невнимательно меня слушали. Вопрос стоит, будет ли она жить. Вы о чем? Какой перевод? Куда?

Саша услышал, как сзади кто-то заплакал. Интересно, это Рита или Людмила?

Он приблизился к врачу. Тот смотрел на него со смешанным чувством удивления и легкого раздражения.

— Пожалуйста, вытащите ее. Я люблю эту женщину. Прошу вас, — прошептал он. — Если нужна кровь — я сдам. Кожа для пересадки… Я заплачу любые деньги, чтобы она снова стала нормальной.

— Не бегите впереди паровоза, — сказал врач, надевая очки. — Пусть для начала придет в себя. А вопрос нормальности — не ко мне. О пересадке кожи еще рано говорить. К пластическим хирургам потом будете обращаться. — Доктор повернулся и пошел громадными шагами.

Он будто передвигался по воображаемым кочкам на болоте, стараясь не угодить в вязкую жижу.

Денин посмотрел на цветы. Они словно потускнели после разговора с реаниматологом, стали вялыми и блеклыми.

— Возьмите себе, — сказал он, протягивая букет и фрукты родственницам Татьяны.

Они молча забрали то и другое.

— Я буду дежурить тут. Вы поезжайте. Если будут новости, я позвоню.

Рита и Людмила с надеждой смотрели на него.

Подумав, он достал из кармана бумажник и внимательно пересчитал деньги. Запасы после размена квартиры таяли с неимоверной быстротой. Но у него еще оставались кое-какие средства.

— Это вам. На дорогу и прочее, — тихо сказал Саша, протягивая две пятитысячные купюры.

Помявшись, Людмила забрала деньги.

— Спасибо тебе огромное. Храни тебя Бог, — проговорила она.

— Бог сейчас нужен там, за дверьми реанимации, — заявил Денин и покачал головой.

Их разделяло всего лишь несколько метров. Его и Таню. Жаль, конечно, что она не знает, что он здесь и готов отдать за нее свою жизнь.

«Я люблю тебя. И буду любить, пока жив».

Он не слышал, как ушли женщины.

Она попыталась открыть глаза. Из этого ничего не вышло, веки были намертво склеены. Да и не только они. Тане казалось, что ее лицо облито каким-то липким веществом, которое теперь засохло, парализовало все нервы и мышцы. Дышать через нос было практически невозможно. Каждое сказанное слово причиняло женщине острую боль. Ей казалось, будто вместо человеческой речи из ее глотки нехотя тянулась колючая проволока, собирающая на себе ошметки плоти.

Но больше всего Татьяну пугала темнота. Уже который день вокруг была угольная чернота, без малейшего, хотя бы самого тусклого, невзрачного просвета, и это погружало ее в трясину отчаяния.

Однажды она дотронулась до повязки на лице, но побоялась ее снимать. Кроме того, это телодвижение было замечено доктором, который сразу предупредил бедняжку, что лица касаться нельзя. По крайней мере, пока он не разрешит.

— Иначе я буду вынужден привязать твои руки к кровати! — сказал он, и Таня притихла.

Она часто пыталась воссоздать в голове события, предшествующие ее попаданию в больницу. Несмотря на все усилия, память, словно выжатый тюбик, с трудом выдавливала из себя лишь крохи в виде последних кадров, которые еще хоть как-то осмысливались сознанием женщины.

Вот безумец в наряде Винни-Пуха насилует ее, беспомощную, подвешенную на ремнях. Затем укол в шею и кромешная мгла. Все, что последовало дальше, окутано клочьями вязкого тумана, пронизываемого резкими всполохами чудовищной боли.

В первые дни ей казалось, что ее лицо кто-то раздирал на части рыболовными крючками, бросал в открытые раны зажженные спички. Эта боль была беспредельной. Она доводила женщину до исступленного помешательства. Татьяна кричала до хрипоты, пока ей не делали обезболивающий укол, и только тогда она забывалась тяжелым сном. Боль, словно ненасытная мерзкая тварь, крепко присасывалась к лицу Татьяны, пожирала ее плоть и разум, делала это медленно, сантиметр за сантиметром, клетку за клеткой.

«Что у меня с глазами?»

С этого вопроса начиналось каждое утро. С ним же и заканчивался день. Впрочем, в ее положении день и ночь — категории весьма условные, она все равно ничего не видела. Поэтому судить о времени суток Татьяна могла лишь на основе разговоров с врачом или медсестрой.

Пару раз ей звонила Люда. Она сказала, что забрала Риту в Кишинев. Летние каникулы подходили к концу, и девочка должна была готовиться к школе, но Татьяна не винила сестру. Ее дочери нужен присмотр. Ей всего четырнадцать лет. Она еще слишком мала для того, чтобы жить самостоятельно в таком непростом мегаполисе, как Москва.

Несколько раз ей приходили СМС-сообщения. Таня просила врача или медсестру прочитать их. Помимо писем от родных и рекламного хлама кто-то дважды переводил на ее мобильник по тысяче рублей.

Кто это, сотрудники из офиса? Нет, им она не нужна. За все время нахождения в больнице Тане лишь однажды позвонила так называемая подруга Лена из отдела кадров. Во время беседы она словно невзначай сообщила, что после трагедии к руководству их компании нагрянула полиция. Сразу стало известно о «левой» регистрации Тани, отсутствии разрешения на работу и все такое прочее.

После недолгих баталий с представителями миграционной и налоговой служб фирма была оштрафована на крупную сумму. Таню уволили задним числом.

Что называется, спасибо огромное, все свободны. Хорошо хоть какие-то деньги за неиспользованный отпуск на карточку перекинули.

Иногда к ней в палату кто-то заходил, молчал и спустя непродолжительное время так же тихо покидал помещение. Таня терялась в догадках. Медсестра? Ну да, они же постоянно бегают по палатам, проверяя больных. Или… Леонид, ее так и не состоявшийся муж?

Признаться, первые дни она думала только о нем. Что с ним? Жив ли? Татьяна изнывала от неизвестности, вздрагивала каждый раз, когда в коридоре слышался звук шагов. Она ждала его, даже несмотря на тот страшный выбор, сделанный им в том крошечном сарае.