Я потрогал их и пошел прочь. Чутье привело меня к единственному жилому домику. В нем тоже не горел свет, но во дворе сидел на тощих коленках горбатый старикан и обнимал за шею фантастическую свинью – таких скелетов среди живущих на этой земле я еще не видел.

Это и был, видимо, владелец свиньи Пегги, но мне не хотелось с ним разговаривать. Могу поклясться, что лет двадцать назад он прятал под крыльцом автомат и убивал каждого, кто купил у него свинку и уходил довольный с брыкающимся мешком. Готов поспорить, что стрелял он так же, как стреляли сегодня в меня – в спину.

Иногда мне в голову приходят странные мысли, но я неплохо разбираюсь в людях, и если меня не тянет с кем-то общаться, значит, не надо.

Старикан сам меня заметил. Он долго поднимался с колен, шаркал, хрумкал и шатался и в конце концов спросил:

– Который час?

– Около семи.

– Добрались до нас, значит? Что ж… Хорошо, что добрались. Заливные луга, значит, будут… молочные реки, да?

Я ушел молча. Накинул капюшон и медленно крался по задворкам, как преступник.

Ночью мне приснилась свинья Пегги, восседавшая в «сайленте». За спиной у нее был раскрытый биокороб, и сайлент тянул кровь из ожиревшего свиного сердца.

Сантана нашел меня на рассвете, пришел, закутанный в плед, и сел рядом.

– Что ты делаешь?

– Время убиваю, – сказал я, стоя по колено в мутной воде канализации. Мимо проплыла дохлая крыса, и я поднял сетку, чтобы она убралась прочь. – Если поставить сетку здесь и здесь, то остановится крупный мусор. А дальше по течению нужно поставить песчаный фильтр. Песка полно. Я принесу. Будет меньше мути.

Сантана сел и закурил тонкую сигаретку. Дым поплыл в тонком белесом тумане и растворился полностью.

Так он сидел с полчаса, а потом спрыгнул вниз и взялся за кусок ржавой сети.

– Где крепить?

– Там. Где битый кирпич.

Серая вода обтекала нас со всех сторон. От свитера Сантаны повалил пар, моя короткая куртка покрылась слоем грязи. Канализация тащила с собой обрывки кожи и студенистое тухлое мясо, прозрачные пакеты и пластиковые бутылки.

– Им придется очищать фильтры от крупного мусора и менять песок…

Сантана ничего не сказал. Он работал, завернув рукава свитера валиками. Пальцы у него посинели. Я тоже уже не чувствовал рук, а повязка на боку промокла от чего-то жаркого и липкого.

На бережок пришел доктор Миллер с колдовским шаром под мышкой.

– Стикс! – провозгласил он. – Мертвое есть мертвое суть.

– Ты фильтры будешь менять? – спросил я.

– Мертвое есть мертвое.

Я сжал зубы. Когда солнце перевалило за полдень, вода ниже наших сооружений стала посветлее. Песок все еще нагонял мути, но вскоре должен был стать неплохой преградой для частиц ила и тины.

– Давай еще один.

Сантана выпрямился. Он давно снял свитер и стоял мокрый, с впалым животом и весь в следах от заживших ожогов. Такое впечатление, что когда-то ему вскипятили кожу, и она пошла пузырями: на плечах, груди и боках.

С кружкой наперевес приперся владелец свиньи Пегги, зачерпнул воды, попробовал и провозгласил:

– Не молоко, малыши, совсем не молоко…

– О чем это он? – спросил Сантана.

– Видимо, он знает, чем занимались последние дети, – сухо сказал я. – А еще он псих.

– Ничего не имею против истребления психов, – неожиданно сказал Сантана. – Они как раз и заслужили…

Закончили мы к вечеру. Солнце катилось по небу желтой виноградиной.

Хлюпая носом, Сантана полез на берег и закутался в плед.

– Ты бы стал это пить? – спросил он, глядя на результат наших стараний.

– Нет.

– Я тоже. Но хоть что-то.

Старикан привел на берег свинью, та погрузилась в воду и зачавкала, хватая ее обросшей длинной щетиной пастью.

Черт бы все это побрал.

Здорово было бы добраться сюда с «сайлентами». Пониже города появилась бы чистая полноводная река, вон там, на песчаном утесе, я бы высадил сосновый лес, стояли бы сейчас деревья с медовой хрупкой корой. По веткам мотались бы птицы, чуть дальше не помешало болотце с малахитовым покровом и ягодными россыпями. Мы бы насытили и перебрали почву, превратив ее в рыхлую плодородную пудру.

Не было бы этих домиков-слепышей, белые стены затянуло бы виноградниками, а в палисадниках качались бы золотые шары…

И «сайленты», бесшумные осторожные «сайленты», возились в долине в звенящем воздухе, налаживая ливневые стоки и отодвигая пустыню все дальше и дальше…

(Создавай мир в молчании.)

Никто из четверых не знал расписания поезда. Доктор Миллер, правда, добыл откуда-то старую странную карту и показал пальцем на следующий город восточнее Свежей Сирени. Где-то посередине, говорят, есть вода. Кто говорит? Магический шар доктора Миллера.

– Здесь мы в поезд не залезем. Над станцией нет удобного козырька.

– А если пойдем пешком?

– Не знаю… – я был в смятении.

Пить уже хотелось нестерпимо, а дождя не предвиделось. Маленькая кастрюлька с питьевой водой, которую здесь хранили как зеницу ока, уже почти опустела. Кашляющий полицай-людоед отобрал ее и унес куда-то, бормоча, что его обязанность – охранять жителей города.

– Пойдем пешком, – наконец решился я. – Хоть какой-то шанс найти источник.

Сантана кивнул, сворачивая плед в плотный комок и устраивая его на дне рюкзака.

Я затянул шнурки на ботинках так, чтобы ни одна песчинка не могла попасть внутрь. Эти каменные песчинки – не шутки. Утром она забралась в твою обувь, а вечером ты выливаешь из ботинка пол-литра крови и воешь от боли.

Доктор Миллер догнал нас за мостиком, под которым пенилась канализационная вода.

– Возьми, – сказал он и протянул Сантане кожаную плоскую сумочку. – Это мои инструменты. Тебе пригодятся.

И он заковылял назад, шатаясь и держась за перила мостика серой слабенькой рукой.

Эти пустыни – совсем и не пустыни. Настоящая пустыня населена уймой разных тварей: змеями, пауками и скорпионами. В настоящей пустыне есть насекомые, растения и чьи-то норки. Может, они попадаются не так часто, как хотелось бы, но они есть. В пустынях меридиан нет ни черта. Они похожи на каменный стол, с которого забыли смахнуть крошки.

Если присмотреться, то «крошки» – это почти микроскопические осколки камней. Солнце греет аккуратно, но все равно раскаляет пустыню до температуры предбанника ада. Мне проще – половина моих органов надежно защищена от перепадов температур, а вот Сантана уже через несколько часов выглядел так, будто подыскивал место для самоубийства.