По дороге он решил заглянуть в лабораторию и узнать, удалось ли Владу выполнить его просьбу и установить идентичность подписей в паспорте Рябова и на документах, подтверждающих приобретение им травматического пистолета.

— Здорово, Влад! — сказал он, протягивая для рукопожатия руку. — Не забыл про мою просьбу?

— Нет, не забыл, — как-то странно взглянув на него, ответил эксперт. — Тебе бы, Гуров, не сыщиком, а каким-нибудь черным вороном работать устроиться. Нет-нет да накаркаешь.

— Что такое опять? — уже догадываясь, что показала экспертиза, спросил Лев.

— Да так, ничего особенного. Просто почерк не совпал, а в целом ничего, все в порядке.

— Значит, все-таки не совпал?

— Увы. Похоже, начальство свое придется тебе огорчить. Пистолет оформлен на Рябова, но куплен кем-то другим, это — явное нарушение и подстава, причем, несомненно, с участием продавца. Ведь покупающий должен был предъявить паспорт.

— Да, здесь только два варианта. Либо паспорт у Рябова ненадолго изъяли, а потом вернули, либо паспорта этого просто не было, и продавец оформил покупку, в глаза не видя того человека, за которого ему расписались. Поскольку первый вариант очень маловероятен, приходится сделать вывод, что оружие оформили на Рябова лишь затем, чтобы прикрыть тот факт, что стрелял из него кто-то совсем другой.

Говоря это, Гуров припомнил обрывок разговора, подслушанный им возле оружейного магазина, и это только лишний раз убедило его в верности высказанного предположения. Судя по взволнованным сетованиям Ираклия Семеновича на то, что за неподчинение его могут просто выдавить из бизнеса, люди, обратившиеся к нему с этой «милой» просьбой, были очень «непростыми». Причем настолько, что владелец «Мишени» предпочел пойти на нарушение, грозившее серьезными проблемами с законом, лишь бы не иметь проблем с ними.

— Создается впечатление, что это не совсем самоубийство, — между тем говорил Влад. — Думаю, результаты сравнения почерков нужно оформить официально и переквалифицировать дело.

— Погоди, Влад, не гони! — остановил его Гуров. — Оформить это официально мы всегда успеем. Только вот удастся ли выяснить, кто реально за всем этим стоит, если мы будем вести расследование официально? Вот в чем вопрос. И что-то подсказывает мне, как только мы официально объявим, что расследуем убийство, а не самоубийство, расследование наше зайдет в тупик.

— Думаешь?

— Уверен. Вспомни, какого масштаба фигура этот Рябов. Подумай, кем нужно быть, чтобы тебе вот так вот просто, лишь одного страха ради, официально продали оружие, по сути, без документов. Ведь этот продавец не мог не догадываться, что все бумажки — «липовые». Что он должен был думать? Куда пойдет этот пистолет? В кого из него собираются стрелять? Может, эти его покупатели серийное убийство задумали с извращениями? Или покушение на президента? А оружие куплено в его магазине. От одних этих догадок поседеть можно. И тем не менее он продает, не отказывает. Значит, понимает, что отказать — себе дороже выйдет. Из одного этого можно понять, каков уровень заказчика. Не говоря уже о том, что сам Орлов который день нервничает.

— Давит на тебя? С закрытием дела торопит? — понимающе взглянул Влад.

— Еще как торопит! Но эта «переквалификация», о которой ты говоришь, она проблему не решит. Торопить он, возможно, и перестанет, но там сразу возникнут другие проблемы, которые посерьезней нехватки времени будут. Нет, «легализоваться» пока рано. Мне нужно собрать факты. А с этим пока негусто. Сделано все очень чисто, не подкопаешься. Сразу видно, поработали профессионалы. И продумали все как следует, и сработали без сучка без задоринки. Сколько уж бьюсь, а только-только пути начал нащупывать. Так что за помощь тебе спасибо, но с официальным оформлением не спеши. Я скажу, когда нужно будет.

— Ладно. Не хотите — как хотите. Наше дело предложить.

— Бывай, Влад! Еще раз спасибо за помощь!

Гуров вышел из здания лаборатории и, сев за руль, продолжил путь в изолятор.

Тучи, всю последнюю неделю застилавшие небо, наконец рассеялись, выпустив из плена неяркое и нежаркое осеннее солнце. Но даже и такое, оно было лучше пасмурной мглы.

Хорошая погода невольно отражалась и на настроении, и к изолятору Лев подъезжал оптимистично настроенным, в полной уверенности, что финал этого запутанного расследования не за горами.

Он уже определил для себя, с кем ему необходимо поговорить. Еще во время беседы с Жилятиным Лев понял, что в плане получения информации разговор с сокамерниками Игоря Прыгунова вряд ли окажется очень продуктивным. На ограниченном пространстве, в тесноте и скученности невозможно незаметно убить человека. Поэтому нет никаких сомнений, что к этому «самоубийству» причастны все до единого, либо как свидетели, либо как соучастники. Следовательно, будут говорить, что спали и ничего не слышали.

Гораздо больше пользы могла принести беседа с персоналом. Поведение Прыгунова, реальные взаимоотношения с сокамерниками, действительная причина перевода из одной камеры в другую — все это наверняка в деталях было известно охранникам, работавшим в изоляторе, и все эти детали Гуров намеревался прояснить.

Кроме того, ему было хорошо известно, что в каждой камере есть «смотрящий», который, как правило, сотрудничает или как минимум контактирует с охраной. С этой стороны тоже могло выясниться что-то интересное, тем более что неофициальный разговор всегда бывает более откровенным, чем беседа на протокол.

С такими мыслями полковник вошел в изолятор и уже через несколько минут понял, что на этот раз ему повезло. Дежурным оказался старый знакомый, Гена Кузьмин, и это обстоятельство во много раз увеличивало шансы на продуктивность предстоящей беседы.

— Лев Иванович! — улыбаясь, подал руку Гена. — Какими судьбами в наши края? По делу или просто навестить зашел?

— Хотел бы просто, но вот как-то все приходится по делу, — ответил Гуров. — Уточнить кое-что нужно. Может, ты мне и поможешь, раз уж под руку попался? Чего далеко ходить?

— Если смогу, помогу, — с готовностью откликнулся Гена. — У нас сегодня что-то затишье. С утра как заступил, еще никого не привозили. Даже скучно.

— Вот я тебя как раз и повеселю, — усмехнулся Лев. — А может, наоборот, ты меня. Как получится. Недавно тут у вас веселая история произошла, паренька одного порешили. Слышал что-нибудь об этом?

— А, это. Как не слышать, — оживился Кузьмин. — Несколько дней все на ушах стояли. И следователи приезжали, и проверяющие какие-то. Только что с них толку? Как приехали, так и уехали. Ни с чем.

— Никто не признался?

— Какое там! — хмыкнул Гена. — Спали все как убитые. Ни слухом ни духом.

— А убитым в итоге оказался кто-то другой.

— Да уж, оказался. У нас тут ребята просто валялись со смеху. Самоубийство у них там произошло. Суицид. Три раза человек сам себя ножом пырнул. Но эти — ничего, им нормально. Ничего необычного, мол, бывает. Он, говорят, наверное, в сердце хотел ударить, а там, мол, грудная клетка, кости, вот силенок-то и не хватило. Умереть — не умер, а уж поранился, больно стало. Так он, мол, чтобы долго не мучиться, решил горло себе перерезать. Вот такая вот история.