В своей статье Дягилев характеризует цель и задачи издания. Он говорит, что она «состоит не в том, чтобы воскресить какой-то случайно выхваченный эпизод из истории русской живописи, но чтобы наиболее полно представить важнейший и блестящий период ее процветания, обильный поразительными талантами, очень быстро возникший после слабых попыток Петровских учеников и также быстро оборвавшийся при расцвете шумного псевдо-классицизма в начале ХIХ века»[120].

Помимо творчества Левицкого, Дягилеву удалось заняться исследованием еще одного художника той поры – Михаила Шибанова, бывшего крепостным графа Потемкина. В своей статье «Портретист Шибанов», опубликованной в 1904 году в «Мире искусства», Дягилев выступает против отождествления работ Шибанова с учеником Левицкого Алексеем Шабановым. Эта статья показывает несомненное стремление Дягилева к детальному изучению истории русского искусства, к воссозданию ее картины как в целом, так и в деталях.

К сожалению, занятие Дягилевым искусствоведческой деятельностью продолжалось недолго, всего какие-либо пять-семь лет. После закрытия журнала «Мир искусства» Дягилев обращается к театру и к художественной критике уже никогда не возвращается. Почему это произошло? Отход Дягилева от искусствознания можно объяснить цепью случайных причин: отсутствием средств на издание журнала, возникновение новых возможностей в области театра. Но помимо этого, очевидно, существовала определенна внутренняя логика, которая привела Дягилева к отказу от профессии художественного критика.

В. М. Гаевский объясняет это следующим образом. «Дягилев мог бы стать художественным критиком, но не стал. Почему? По крайней мере, по двум причинам. Во-первых, потому, что ему было дано многое, но не дано все, он был типичным критиком начальной поры, когда теоретические соображения, опирающиеся на здравый смысл, значат больше, чем глубокий и подчас парадоксальный анализ. Дягилев – критик-полемист, и темперамент полемиста пересиливал его дар аналитика. Хотя надо было признать: полемист он был высшего класса, элегантный, азартный, находчивый, иногда – изворотливый, никогда не опускавшийся до грубой брани. Однако век полемиста – короткий век, историческая роль его состоит в том, чтобы пробивать бреши в стене и утверждать в общественном сознании новые взгляды. Как только поворот произойдет, критик-полемист сходит со сцены. Именно так и произошло, потому что, несмотря на былинный гнев Стасова и на базарную ругань обозревателей «Нового времени», то культурное начинание, которое возникло вокруг дягилевского журнала «Мир искусства», восторжествовало, и восторжествовало, как теперь кажется, за немыслимо короткий срок. Шпагу полемиста можно было вложить в ножны.

Но была и другая причина, и ее можно считать основной. Дягилев не захотел быть сторонним наблюдателем или бесстрастным судьей, не захотел быть только человеком слова. Он пожелал быть действующим лицом истории, ее прямым, непосредственным агентом»[121].

Иными словами, «человек действия» в конце концов победил в Дягилеве «человека созерцания». Именно поэтому Дягилев не стал художественным критиком, хотя и имел к этому все данные. После закрытия журнала он завершил свою деятельность критика и больше к ней никогда не возвращался.

Но в таком случае возникает вопрос, было ли занятия Дягилевым художественной критикой потерянным временем, в принципе чуждым для него делом, либо же эти годы были для Дягилева школой воспитания вкуса, необходимым моментом в развитии его личности и деятельности. Нам представляется, что Дягилев никогда не достиг бы такого грандиозного успеха как антрепренер, как организатор знаменитых представлений русской оперных и балетных спектаклей в Европе и Америке, если бы он не прошел через опыт «Мира как искусства» как издатель и художественный критик. «Человек действия» рождался и развивался внутри «человека созерцания»; эти две стороны дягилевского таланта не противостояли, как об этом думали и говорили многие, а предполагали друг друга.

Отказавшись от профессии критика, Дягилев обратился к театру, главным образом к балету. Выше уже говорилось, что Дягилев прославил русский балет, вывел его на мировую арену. Здесь мы не будем вновь говорить об успехах русских сезонов в Париже и Лондоне, тем более, что на этот счет существует обильная литература как у нас в стране, так и за рубежом. Хотелось бы только отметить, что львиная доля успеха дягилевских постановок зависела от участия в них художников, принадлежавших «Миру искусства». В этих постановках реализовалась давнишняя мечта мирискусников о синтезе искусств. Эстетика дягилевских постановок возникла не на пустом месте, она была рождена в среде «Мира искусства» и она воплощалась на практике его конкретными участниками. Поэтому когда Дягилев отказался от услуг своих коллег по «Миру искусства» и стал обращаться к французским художникам, интерес к его спектаклям значительно спал.

Однако, понадобилась огромная дягилевская энергия, его замечательный организаторский талант, чтобы отвлеченные эстетические идеи, смутные художественные проекты получили свое реальное, практическое воплощение. Именно эту сторону таланта Дягилева высоко оценивал Александр Бенуа. В своих воспоминаниях он писал: «Я совершенно убежден, что и при наличии всех представителей творческого начала в искусстве (в музыке, в литературе, в театре), при участии которых возникли выставки «Мира искусства» и в течение шести лет издавался журнал того же наименования, при наличии тех, кто принесли свои таланты на дело, ныне вошедшее в историю под названием «Les spectacles russes de Diaghileff», и т. д., я убежден, что и при наличии всех этих сил, ни одна из названных затей не получила бы своей реализации, если бы за эти затеи не принялся Дягилев, не возглавил бы их, не привнес бы свою изумительную творческую энергию туда, где художественно-творческих элементов было сколько угодно, но где недоставало главного – объединяющей творческой воли»[122]. Эта замечательная оценка объясняет значение Сергея Дягилева и его огромный вклад в русскую художественную культуру.

Дягилев в конце концов осуществил свою мечту, которая возникла у него в период формирования журнала «Мир искусства»: он открыл русскому искусству «шествие на Запад». Сам Дягилев долгое время жил за границей, но он всегда оставался русским человеком, «гражданином Перми», как его назвал в одном из своих стихотворений Иосиф Бродский.

Художественная критика на страницах «Мира искусства»

С самого своего возникновения «Мир искусства» заявил о себе как журнале полемическом, боевом и даже задиристом. Он был не прочь эпатировать мещанские и буржуазные вкусы, что и создало ему славу органа декадентского. Термин «декаданс» в начале века означал нечто сродное тому, что в шестидесятых годах прошлого столетия значил термин «нигилизм», то есть нечто выходящее за пределы общепринятого и традиционного. Как отмечал Д. Философов, «публика считает слово «декадент» бранным, как прежде бранились «нигилистом», хотя на самом деле «декадент» – это, по его мнению, тот, кто «позволяет себе роскошь независимости»[123].

Негативный смысл термин «декадент» был во многом обязан книге немецкого публициста Марка