А я смотрела ему вслед и думала, что ни за что не сумею уснуть.

И оказалась права: спала я действительно очень плохо. Мне снилась кровь, обагряющая мои руки, кричащий что-то мсье Милфорд и Лючина, лежавшая на земле.

Я очнулась и подскочила в кровати, с облегчением осознавая, что это всего лишь сон. Но снова ложиться не рискнула. Предпочла одеться и спуститься вниз, хотя рассветное солнце ещё даже не поднялось над лесом.

Лючина пришла немногим раньше меня. И войдя в кухню, я чуть не толкнула в спину девочку, которая застыла на пороге. Над её головой окинула взглядом оставленный вчера беспорядок: на столе – окровавленные тряпки, бутылка со спиртом, раскрытая шкатулка со швейными принадлежностями. А на полу – брошенная куртка и свитер мсье Милфорда.

Никто из нас и не подумал всё это убрать. И если у моего работодателя было оправдание его забывчивости, то меня ничто не могло извинить.

Как я могла оставить окровавленные вещи и не подумать, что Лючина может всё это увидеть?!

– Что случилось? – её голосок дрогнул, ещё больше усугубляя мои моральные метания.

Я забежала вперёд, заслонив девочке обзор, как будто это могло что-то исправить.

– Ничего страшного, – зачастила я, опускаясь на колени, чтобы быть одного с ней роста, – просто твой папа немного поранился в лесу.

– Он опять столкнулся с ними? – спросила она.

– С кем, с ними? – не поняла я.

Лючина вдруг смутилась, опустила глаза и шагнула назад. Выскользнув из моих рук, державших её за плечи. Я потеряла равновесие и пошатнулась, едва не упав. А девочка сделала ещё шаг назад.

– Ни с кем, – пробормотала она, продолжая отступать. И лишь оказавшись на пороге кухни, Лючина развернулась и рванула к лестнице.

Что это было?

Я проводила её глазами, ничего не понимая. А потом начала убирать беспорядок. Одежду мсье Милфорда я положила на стул. Пальцы прошлись по окровавленной прорехе, которая шла почти от наплечного шва дюйма на четыре вниз.

Кто же мог нанести такую рану? С кем опять столкнулся мсье Милфорд?

И что от меня скрывают отец и дочь?

Вопросы сыпались один за другим, вот только ответа у меня ни на один из них не было. Поэтому я уже привычно отложила любопытство подальше и занялась хозяйственными делами. Приготовленную на утро растопку я ночью использовала. К тому же забыла закрыть заслонку, и тепло ушло в трубу.

Теперь, немного успокоившись, я почувствовала, как в кухне прохладно. Нужно немедленно это исправить и приготовить завтрак.

Ну или разогреть ненавистное жаркое.

Думаю, в ближайшие несколько лет я не смогу даже слышать это слово.

Надела старую куртку мсье Милфорда, которую мы с Лючиной приспособили для походов за дровами, прихватила корзину и вышла на улицу.

Лёд в каменной чаше заполнил всю поверхность. Значит, мороз набирает силу. Скоро начнётся настоящая зима.

Плотнее запахнув куртку, я побежала к дровяному сараю. Открыв дверцу, скользнула в почти привычный полумрак. За последние дни я даже привыкла заниматься делами, которые были свойственны скорее прислуге. И почти перестала задумываться, почему в этом доме нет слуг.

Просто ещё одна тайна поместья Милфордов. Меня это даже почти не трогало: подумаешь – одной больше, одной меньше.

Растопив печь, я открыла дверь в кладовку и застыла на пороге, обозревая милфордские запасы. Не могу больше есть жаркое и даже готова рискнуть, чтобы хоть немного разнообразить наше с Лючиной меню… например, вон тем копчёным окороком.

Окорок призывно висел на большом металлическом крюке ровно посередине кладовой. Я могла коснуться его кончиками пальцев, только если вставала на цыпочки. И поняла, значение поговорки о сладости запретного плода. Потому что, потянувшись так несколько секунд, осознала, что хочу на завтрак исключительно копчёный окорок с ржаным хлебом.

И ничто иное.

О жарком я не хотела даже думать.

Решение нашлось быстро. Я вернулась в кухню и, подхватив тяжёлый табурет, потянула его за собой. Ножки оставляли лёгкие бороздки на деревянном полу, и мне подумалось, что пора озаботиться уборкой этого дома. Самому хозяину, похоже, в ближайшие дни будет не до этого.

Табурет был водружен ровно под окороком, который возник прямо перед моим лицом, стоило только взобраться на эту деревянную махину. Насыщенный аромат копчёностей щекотал ноздри. В животе заурчало, напоминая, что я уже давно проснулась, и пора бы чем-нибудь перекусить.

Желательно окороком.

Посмотрев на румяный бок, я укорила себя и даже обозвала глупой курицей, потому что ни ножа, ни тарелки с собой не захватила. И только собралась спускаться, чтобы исправить это недоразумение, как за моей спиной скрипнула, открываясь шире, дверь. А голос мсье Милфорда поинтересовался:

– Что это вы делаете?

От неожиданности я покачнулась и рефлекторно ухватилась руками за опору. Это оказался окорок. Запах копчёностей тут же заполнил обоняние, и я отвлеклась на него, не сразу сообразив, что пальцы скользят по гладкому боку, и опора моя совсем не надёжна.

И табурет подо мной вдруг закачался.

«Кажется, я сейчас упаду», – но додумать мысль не успела, потому что снизу мои ноги и даже кое-что повыше обхватили сильные мужские руки. И застыли. В смысле руки. И мсье Милфорд. Да и я тоже.

Не то что бы меня совсем никогда не касались мужчины. Грум помогал забираться на лошадь. Партнёры по танцам подавали ладонь и потом держали меня за талию. А лорд Брэмор… он целовал мои пальцы, обслюнявливая их.

И все эти прикосновения не вызывали во мне никаких эмоций.

Разумеется, кроме лорда моего жениха, эти прикосновения были отвратительны и ещё пугали до дрожи.

А сейчас… сейчас было совсем не так.

Несмотря на то, что мсье Милфорд обхватил меня за бёдра и касался самого сокровенного… моего тыла. И даже, кажется, уткнулся лицом чуть ниже моей поясницы, мне… мне не хотелось бежать.

Напротив, изнутри поднималось какое-то томление, заставившее меня прикрыть глаза и слегка откинуться назад.

– Мисс Крунс… – произнёс позади сдавленный голос, – вы не могли бы спуститься на пол, я вас долго не удержу.

Что? Как? До меня медленно доходил смысл сказанного. А потом… потом я испугалась.

– Конечно, извините, простите, – я извернулась в его руках и полезла вниз, используя мсье Милфорда, как опору.

И только когда он охнул, стоило мне опереться на его правое плечо, до меня дошло – он же ранен. Я сама зашивала его ночью. А теперь думаю о какой-то ерунде, вместо того чтобы поинтересоваться, что он здесь делает. И почему не лежит в постели. Вообще-то, предполагалось, что в такую рань встала только я.