— Это не просто большие деньги, Герман! Это огромные деньги, если все будет так, как я предполагаю.

Деньги его не особо интересовали, своих средств у него было достаточно для безбедной жизни. Да и Вику, насколько Герман знал, привлекала в вещах не их материальная цена, а происхождение и история. Не успел он сыронизировать на эту тему, как Вика уже поправилась:

— Это будет бомба, Герман! Если я не ошибаюсь. А я почти уверена в том, что не ошибаюсь. И представь себе, что это всегда было рядом! Рядом, Герман! Мы же были там, у этих дольменов! И даже не подозревали! Впрочем, я что-то чувствовала. У меня на такие находки чутье. Вот не зря мне эти документы в руки попали!

Вика вновь принялась с энтузиазмом рассказывать ему о предстоящей поездке. А потом, оборвав себя на полуслове, замолчала.

— Поехали со мной, Герман, — сказала она после долгой паузы. — Поехали?

Вика ждала ответа, глядя ему в глаза без своей полуулыбки, серьезно, так, словно в тот момент решалось что-то важное в ее жизни. Будто от того, поедет ли Герман с ней или нет, зависит многое. Первым его порывом было, как в юности, кивнуть — без слов, которые всегда в такие моменты казались лишними. Но вместо этого он покачал головой:

— Нет, Вика. Не могу.

Он, чувствуя себя так мерзопакостно, как никогда в жизни, забормотал что-то в оправдание — про рабочую загруженность, про намечающийся аудит крупных компаний и прочие такие веские причины, подоплека у которых имелась лишь одна: возврата к их прежним отношениям нет и не будет. Вика кивала, принимая его оправдания, но так же, как и он, понимая истинную их суть.

— Хорошо, — согласилась она. По ее нервной улыбке, вздернувшей уголки рта, и по мелькнувшей в глазах тени грусти Герман понял, что это согласие стоило ей невероятных усилий.

— Позвони, как приедешь на место. И вообще, не пропадай, — проговорил он, еще не зная, насколько пророческими окажутся его слова.

— О’кей, — пообещала в своей манере Вика. И в самом деле дозвонилась ему уже с маяка, от Захара.

Она звонила по вечерам и первым делом задавала ему крайне важный для нее вопрос. Герман подробно рассказывал, сам не смея спросить то, что мучило его почти со дня ее отъезда. Но такой деликатный и важный разговор ему не хотелось затевать по телефону. Вика, видимо, на это и рассчитывала. Затем она кратко излагала, как движется ее дело, как обивала пороги, чтобы получить разрешение на начало раскопок. Потом рассказывала про поиск спонсоров, оборудования и добровольцев. Затем поведала про проблемы с местным населением, которое воспротивилось началу раскопок. Но, со слов Вики, и это ей удалось уладить.

Однако следующий ее звонок встревожил Германа не на шутку. Вика позвонила ему ночью и прерывающимся шепотом проговорила, что «все идет не так, совсем не так». Когда он спросил, что она имеет в виду, связь прервалась. Вика не ответила и тогда, когда он перезвонил. Только утром она прислала ему сообщение на почту, которое он с тех пор перечитал, наверное, сотню раз. «Пообещай мне, Герман. Пообещай», — заканчивалось оно такими словами. И он пообещал. Только Вика об этом уже не узнала. Герман не был уверен в том, что она успела прочитать его полный тревоги и вопросов ответ.

…Чтобы добраться до домика, в котором когда-то останавливались они с Викой, а сейчас предположительно жила Алина, оставалось пересечь улицу. Герман невольно замедлил шаг и украдкой оглянулся, ожидая слежки. Задумавшись, он расслабился и потерял бдительность, тогда как тишина сгустилась, словно остывший кисель. Все в этом поселке сейчас было застывшим и ненастоящим, как фанерные декорации. Только вот недруги, которые могут в любой момент выйти из темноты, являлись реальными. Герман снова повел плечами, стряхивая морок, и, заметив знакомый дом, прибавил шагу. Хотелось бы знать, как Алина нашла этот дом, кто ей его сдал. Его настоящая хозяйка, со слов ее соседки, уехала какое-то время назад из Москвы в Гористый, но до сих пор не вернулась.

Мужчина уже переходил дорогу, когда слева от него внезапно вспыхнул яркий свет и раздался рев двигателя. Германа ждали, не следили, как он предположил, а поджидали у дома Алины. Герман еще успел узнать в несущемся на него фургоне карету «Скорой помощи», а затем сильный удар выбил его из реальности.

Ветер той ночью поднялся нешуточный. Элизабет зябко куталась в мужской плащ, но влажный холод, ползущий с реки, пробирал до позвонков. Она встревоженно вглядывалась в темноту, откуда должна была появиться карета, и с каждым проведенным в одиночестве мгновением все глубже погружалась в отчаяние. Этой ночью все шло не так. Ей с трудом удалось скрыться из дома: отец простыл, мучился кашлем и долго не мог уснуть. Элизабет задержалась, ухаживая за ним: приносила горячее вино с медом и гвоздикой, подкидывала в очаг дров, клала отцу в ноги обернутый в тряпье подогретый камень. Тревога за больного смешивалась с боязнью опоздать, и нервозность дочери не могла скрыться от глаз старого Гильермо. Когда Элизабет забирала у него опустевшую чашу, он спросил, почему девушка так встревожена. Неужто из-за его кашля? Так это пустяки, бывалое дело. Элизабет выдавила улыбку и бросила мимолетный взгляд на окно, за которым сгущалась темнота — в другие ночи ее желанная сообщница, но в эту обернувшаяся предательницей. Колокола собора еще не пробили полночь, но скоро на притихший город обрушатся с небес тягучие, резонирующие от каменных стен звуки, и чуть позже к городскому мосту подъедет черная карета. Станут ли дожидаться Элизабет или, не увидев ее на условленном месте, уедут без нее? Элизабет уже почти две недели не видела Диего — загадочного, немногословного, сдержанного на людях, но пылкого и страстного наедине. Она истосковалась за это время по его горячим рукам, по жадным поцелуям, по ласковым словам, которые он нашептывал, касаясь ее уха невесомым дыханием. Прошло три месяца с того дня, когда таинственный незнакомец появился в аптеке. И чуть меньше с их второй встречи, когда Элизабет отнесла в таверну сверток. Она до сих пор не знала, что было в нем, но это уже не казалось ей любопытным. Что может быть интереснее и важнее любви, которая вспыхнула искрой и разгорелась пожаром? Элизабет была невинна и целомудренна до той встречи в таверне, но, повстречав Диего де ла Торре, позволила ему сорвать ее цветок. Для кого, как не для него она росла и расцветала?

В те вечера, когда Элизабет получала условный знак, она сказывалась уставшей и уходила спать пораньше. Тщательно закрыв дверь и выждав для надежности, когда уснет отец, девушка переодевалась в мужскую одежду, спускалась тихонечко в кухню и вылезала наружу через узкое окно, которое выходило не на улицу, а на сточную канаву. А затем торопливо покидала город. В полночь к мосту, перекинутому через узкую реку, подъезжала черная карета. Закутанный в темные одежды безмолвный кучер отворял Элизабет дверцу, а затем вез девушку лесными дорогами к горе, верхушку которой венчал каменный замок.

…Отец наконец-то уснул — крепко, похрапывая во сне, успокоенный ласковыми словами и вином. О, если бы он знал, что в то время, когда он видит в счастливых снах покойную жену, его дочь, его падший ангел, со сладостными стонами отдается зеленоглазому дьяволу, похитившему не только ее сердце, но и душу! На мгновение Элизабет овладело раскаяние, она уже собралась остаться с больным отцом, но в это время раздался глубокий вибрирующий гул. Девушка испуганно оглянулась на темное окно, боясь, что полночный звон разбудит отца, но тот спал безмятежно. Времени на переодевание не было. Она лишь торопливо набросила мужской плащ и выбежала на улицу. Элизабет пробежала через городскую площадь мимо дремлющих на ступенях собора бродяг, мимо выкрикивающих непристойности ей вслед пьянчуг. Успеть бы, успеть! Она прибежала на мост и в первое мгновение испытала облегчение, не увидев отъезжающей кареты. Но затем испугалась: а вдруг та уже уехала? Нет, наверное, Диего отдал слуге распоряжение не покидать моста без Элизабет. И она осталась ждать.