Болела голова, тело подрагивало.

– Теперь все хорошо, пусть отдыхает, – сказал врач-араб с мясистым носом в пол-лица.

Собрал свои пузырьки, ватки, шприцы и ушел.

Дмитрий сбивчиво пустился в объяснения:

– Андрюш, прости, извини меня… Понимаешь, в этом отеле свободные нравы, здесь подлинная свобода… Мы тут друг друга не стесняемся. Политики в городах и странах кричат о свободе личности, об индивидуализме и открытости. На деле же кругом иерархия, травля и фашизм. У нас тут все иначе… Посмотри – сотрудница отеля, Гюль, открыто поклоняется Дьяволу – и ничего. Она прекрасный работник – и мне все равно, во что она верит. Томас – наш постоянный клиент. И у него свои слабости. Он оставляет здесь столько денег, что мне не кажется зазорным иногда поучаствовать в его милых шабашах. Если мир хочет настоящей свободы, пусть готовится к стиранию всех границ.

Андрей смотрел в потолок. Сухость изо рта медленно ползла вниз. Он чувствовал, как высыхают желудок, печень, почки.

Он понимал – нельзя долго думать о том, что произошло у бассейна. Все равно их больше. Все они тут правы, один он не прав. Что и доказал своим нелепым обмороком.

Он положил свою ладонь на лапу Дмитрия.

– Ничего страшного, – прошептал. – Только больше так при мне не делай. Мне это непривычно и жутко. И это издевательство над портретом человека… Каким бы он ни был, но он человек…

Дмитрий накрыл его ладонь второй лапой, заверил:

– Нет, конечно, нет. Я не буду. Не буду.

Помолчал, подумал, произнес:

– И это – не человек. Это вымирающий вид. Засохший много веков назад кусок говна. Он как динозавр, только опаснее. Динозавры сдохли вместе со своим прошлым. А этот – тянет, тянет и тянет все сгнившее, отжившее старье в нашу современность, в наше будущее. Свинья он, хотя и философ. Динозавр он, хотя и свинья.

Андрей чувствовал, как уплывает в тяжелый сон.

Сквозь колыхание серой пелены разобрал:

– Поспи, поспи. Набирайся сил…

Гюль и Эдиз осматривали апартаменты, в которые через два часа должны были въехать двое бизнесменов из Венгрии.

Эдиз с удовольствием наблюдал, как Гюль рассматривает шторы, проверяет подоконник, изучает идеальное натяжение покрывала на кровати. Ее татуировки, в которых он ни черта не смыслил, словно помогали ей – отодвигали, смотрели, вытирали мебель.

Он не знал, как подступиться к ней. Она была как ветер – только что был, и вот уже нет.

Эдиз начинал с невинных подарков – цветов, перстней, шарфиков. Затем перешел на дорогие украшения, браслеты, цепочки.

Она все это принимала с легкой улыбкой, но от объятий и поцелуев всегда уворачивалась. Убегала смеясь. Смеялась убегая.

Легкая, верткая, вся какая-то крученая, точеная – никак не давалась в руки.

Так продолжалось уже полтора года. С тех самых пор, как они устроились в Gizem на работу.

С тех пор как глаза его уже не могли смотреть на других. Но тогда она хотя бы часто говорила с ним, иногда могла по-дружески присесть к нему на колени… В последнее время ушло и это. Все разговоры касались только работы.

Эдиз решил использовать шанс, пока они были вдвоем. И заговорил с ней о том, что она его игнорирует, что перестала обращать на него малейшее внимание.

– Зачем мне обращать на тебя внимание, Эдиз? Мое внимание занято работой. А вне работы – другими мужчинами, – хохотала Гюль.

Проверяла, правильно ли подключен кабель к плазменному телевизору.

Ее глаза, ее бедра, нос, губы, колени, смех… Чертова колдунья, шлюха дьявола…

Эдиз вдруг испытал колоссальный прилив мужской силы. Вместе с ним пришло раздражение. Злоба тихонько поползла по макушке, затем по лбу и юркнула мокрицей в ноздрю, тут же присосавшись к мозгу.

Он больше не мог сдержаться. Короткие волосы на голове его встрепенулись, он закричал:

– Я тебя трахну, когда ты будешь спать в комнате персонала, ясно?! И ничего ты не сделаешь!

Гюль оставалась спокойной.

– Попробуй, – дразнилась она, – если Дмитрию все равно, кто с кем спит, то у нас есть еще другие начальники. Они сразу же все узнают. Выкинут тебя за забор. И пойдешь ты работать доставщиком песка: туда-сюда, на Родос и обратно. Загрузил – разгрузил. И еще. Не забывай про моих родственников на Кавказе. Вставят кинжал в жопу – знаешь, как хорошо будет?

Эдиз понимал, что спорить тут не с чем. Но он не владел собой. Его мозги словно дышали внутри черепа – выдох, вдох – размякли, набухли.

Он подошел, схватил ее за руку и зашипел в лицо:

– Другие мужчины? А может, тебе нравится этот педераст-русский, а? За которым наш Дмитрий ухлестывает, а? Смотри, Дмитрий тебе не я. Сунет ручищу в твою ракушку – и выдерет оттуда все мясо. Понятно?

Гюль остервенело смотрела на него, даже не думая освобождать руку.

Эдиз шипел и присвистывал:

– Думаешь, я не вижу, как ты на него смотришь?! Да он же не мужик! Он же баба, неужели ты не видишь? У него в штанах-то колибри порхает! Зато дыра в заднице небось как горло вулкана!

В коридоре грохнуло, кто-то вскрикнул, что-то разбилось.

Гюль и Эдиз бросились из номера.

Дверь соседних апартаментов была распахнута. В коридоре лежали сколки стекла, чашка, подушка, мобильный телефон. Из комнаты выползала девушка. Белые волосы ее были измазаны рвотой, лицо корежил страх, изо рта клоками падала белая пена. Она кашляла задыхаясь, царапала пол ногтями.

За ней выскочил тощий старик в одних трусах, тот самый ученый из Польши, что заселился четыре дня назад.

– Скорее… доктора… скорее… Эта шлюха, кажется, сильно передознулась… Скорее… Скорее… – трясся он.

Гюль пнула Эдиза:

– Давай быстрее! Сейчас умрет, ты будешь виноват!

Парень ринулся по ступенькам вниз, выкрикивая на ходу проклятья в адрес всего на свете.

Айташ и Эдиз закончили смену и собирались по домам. Эдиз поник: он не видел способа приручить Гюль и мучился тем, что в отеле имеют свободное хождение самые разные наркотики. Очередная передозировка навевала ему печальные мысли, усиливала и без того нараставший страх. Наркотики в любом виде и проявлении вызывали у него омерзение, но сейчас его больше терзало другое.

Он с негодованием сказал Айташу, чтобы с чего-то начать:

– Я понимаю, что Дмитрий такой весь свободный тип, но куда же смотрят остальные владельцы? А если бы эта проститутка умерла? Дурную славу приобрести легко. Только вот изменить потом мнение об отеле – вот это трудно.

Айташ складывал вещи в дорожную сумку. Подумав, он сказал:

– То есть грязные оргии, которые тут периодически случаются, –