По пустякам жертвоприношения не устраиваются. Очевидно, дампы задумали что-то серьёзное. Наверное, имеет смысл доложить о том князю. А что касается деталей… у него и свои разведчики есть. Пусть вынюхивают.

Пока Василий сортировал трофеи, я сидел в сторонке и чувствовал, что плыву. Голова кружилась, тело ломило, раненое плечо онемело и перестало слушаться. Я понял, что не могу шевелить пальцами правой руки, но сейчас это меня даже не пугало. Полнейшее безразличие охватило меня. Только одно желание – закрыть глаза и провалиться в сон, а там – хоть трава не расти!

– Нечай! – окликнул меня проводник.

– Чего тебе? Видишь – отдыхает человек. Право имеет…

– Не нравишься ты мне что-то.

– Я тебе в жёны не набиваюсь.

– Я в другом смысле.

Маркитант присел на корточки возле меня, внимательно осмотрел мою рану и поцокал языком.

– Что? – еле слышно спросил я.

– Хреново, парень. Ты весь бледный.

– Не волнуйся, не сдохну.

– Твоими б устами, – вздохнул маркитант.

– Ты про мёд? Знаешь, я бы не отказался. Только где тут его найдёшь?

Проводник не стал развивать тему, размотал повязку, увидев цветок зобуха, удовлетворённо кивнул:

– Кажется, всё не так плохо. Эта штука вытянет тебя с того света.

– Рад слышать. А сейчас дай посидеть спокойно. Я спать хочу. Только…

– Что только? – заинтересовался маркитант.

– Место, где мы грохнулись, помнишь? Отыскать сумеешь?

– Найду, – кивнул он.

– Сходи к самолёту, возьми то, что считаешь нужным. Я, как видишь, пас. Обязательно слей хоть чуть-чуть горючки. Тут торговый центр раньше был. Какая-нибудь стеклянная бутылка обязательно найдётся, не всё ж переколотило.

– Не проблема. Найду. А ты как?

– Я тут побуду. За меня не волнуйся. Ничего не случится.

– Арбалетом пользоваться умеешь?

Я хмыкнул:

– Умею, но сейчас его не взведу. Левая рука никакая. От слова «совсем».

Он ненадолго задумался, потом неуверенно положил передо мной «калаш».

– Из него-то, надеюсь, стрелять сможешь?

– Даже не сомневайся.

– Договорились. Тогда я возьму арбалет. А ты, парень, не спи! Богом заклинаю – не вздумай дрыхнуть.

Я пообещал, не очень веря в свои слова.

Василий ушёл.

Пока его не было, я, чтобы не вырубиться, стал перебирать трофеи, которые маркитант счёл полезными. «Урожай» не был богатым. Самым ценным приобретением стал арбалет, который проводник взял с собой, второй пострадал в схватке. Ритуальные кинжалы дампов и копья были забракованы сразу. Шестопёры – аналогично. В нашем случае – лишняя тяжесть. Мне понравился двуручник главаря дампов, однако к своему мечу я привык больше, этот был чрезвычайно тяжел, и я не собирался менять коней на переправе. Тем не менее, трудно было справиться с земноводным, которое норовило задушить меня при виде великолепно выкованного двуручника.

Порывшись в вещмешках дампов, я извлёк оттуда несколько банок тушёнки с надписью «восстановлено». У дампов есть свои секреты. Они умеют давать вторую жизнь вещам, даже просроченной еде.

Как ни крепился, но появление маркитанта я прозевал, хотя он не особенно маскировался. Василий кинул пожитки, прихваченные из разбитого самолёта, и присел рядом.

– Живой ещё?

– Не дождёшься, – буркнул я.

– Мне нравится твой оптимизм. Я заберу. – Он протянул руку к автомату. – С твоего позволения, конечно.

– Бери, – легко согласился я. – Мне чужого не надо.

– Уходить отсюда надо. Не верю, что тут только эта семёрка ползала. Ещё есть.

– А куда уходить – знаешь? А главное – как. Самолёт-то у нас – тю-тю, – невесело произнёс маркитант.

– Ты проводник, тебе и карты в руки. Направление одно – Кремль. А маршрут… На твоё усмотрение.

– Я догадывался, что лёгкого пути не будет, но чтобы настолько… – протянул проводник. – Мы ведь в тумане, наверно, опять с пути сбились. Занесло нас хрен знает куда!

– Меня хрен интересует мало. Мне главное, чтобы ты разобрался.

– Разберусь, – согласился он. – Но только утром. Надо на ночлег устраиваться.

– Здесь?

– Да.

– Рискованно. А если другие дампы припрутся?

– Снаряд дважды в одну воронку не падает.

– Так то – снаряд, а тут дампы!

– Хочешь сказать, что сможешь идти?

– Хочу, – заявил я и попытался встать.

Однако тут же потерял равновесие, Василий едва успел подхватить меня и помог опуститься обратно.

– Сдаётся, ходок из тебя неважный, – констатировал он. – А переть тебя на себе я, извиняюсь, не стану. В общем, сейчас насчёт лёжки что-то придумаем, а об остальном кумекать будем завтра. Только ты смотри – не помирай!

– Сам не хочу, – криво усмехнулся я и канул в забытье.

Тьма… чернота… безбрежное море разлитых чёрных чернил… Тишина… покой… Равновесие между мной и миром, идиллия. Я растворён в каждой капле тьмы, я везде и нигде. Мне хорошо и уютно, хочется остаться здесь навсегда. Тут нет проблем, нет волнений, нет боли. Ты в полной гармонии с окружающим. Оно в тебе, а ты в нём. Это грань между жизнью и смертью, это выбор. Но мне не страшно, я расслаблен, как растаман после крепкого косяка. Что бы ни происходило за гранью моего мира, меня это совершенно не касается. Я плыву по течению, готов принять любой конечный пункт. Меня не пугает финал.

Тоненькие ниточки всё же связывают меня с реальностью. Это из-за них до меня доносится тревожный шёпот проводника:

– Парень, ты весь горишь!

Звук искажается. Доносится, как из глубоко колодца. Или это я нахожусь на самом его дне?

– Нечай, тебе нужно держаться. Терпи, парень, терпи.

Я хочу объяснить этому дураку, что мне и без того здорово. Что я в полной нирване. Тьма – мягкая, как одеяло, она бережно укутывает меня, защищает, баюкает. Как можно променять блаженное состояние неги на грубость и жестокость, в которых я дотоле пребывал? Прости, маркитант! Прости, отец! Прости, Варя… Варя?! Стоп, а как же она? И как я без неё? Если бы мы могли разделить эту тьму на двоих… Я хочу вновь прижать Варю к себе, хочу любоваться её глазами, целовать, обнимать, говорить до рассвета!

Мой мир, я иду к тебе!

– Ай! Зараза! – С моих губ полетели ругательства и проклятья.

Никогда бы не подумал, что пробуждение может оказаться столь невыносимым. Было больно, жутко больно, меня словно рвало на части, перемалывало в мельничных жерновах. Раскалённые иглы впивались в мою плоть, тысячи пчёл жалили бренное тело.