Ася решила пройтись до дома пешком. На душе у нее было странно – она и сама не могла понять, как. Так, например, бывает после просмотра хорошего и трогательного фильма–мелодрамы, когда вроде и знаешь, что так вообще–то не должно быть в обычной жизни, и в то же время чувство в душе остается, что все это когда–то уже происходило, именно так и именно с тобой… Или просто хочется, чтоб оно так с тобой происходило. И еще – все время, как будто заданным заранее барабанным ритмом, звучал в голове Пашкин голос, одной и тоже фразой звучал: « Нельзя. Быть. Витамином! Нельзя. Быть. Витамином!» Она и сама не заметила, что и шаг свой подстроила к этому ритму, и двигалась под него, как солдат – раз, два, три! Нельзя! Быть! Витамином! Нельзя! Быть! Витамином!

Что ж, может, и правда. Может, и нельзя. А что тогда можно? Смотреть, как твой собственный сын остается ни с чем, а его удобное место занимает кто–то другой? Как бледная скромная мышка Леночка из коммуналки с тараканами превращается в элегантную леди, глубоко наплевав при этом на всякие там в нее Жанночкины переселения? Эх, дети, дети…Чего вы натворили, и сами не понимаете…

И в тоже время Ася чувствовала, как перевернулось что–то в ее душе. Как будто местечко там образовалось свободное. Вот только знать бы, для чего… Может, для этих красивых сентябрьских теплых сумерек? Может, для этих шуршащих о чем–то интимно под ногами листьев? Может, для легкого запаха их земной и такой вкусной осенней прелости? Какие забытые запахи и звуки… Будто пришедшие из той еще жизни, когда они с Павликом по этому же самому пути возвращались от своих друзей к себе домой, и шли себе потихоньку, и вдыхали эти необыкновенные запахи, и слушали звуки то осени, то зимы, то весны…Подумалось ей вдруг – интересно, а как бы муж ее Павлик отнесся к этому сыновнему протесту? Скорее всего, нормально бы отнесся… Да и протеста бы никакого не было, наверное. Он как–то всегда сына чувствовал и брал на себя всю за него ответственность. А Ася только возмущалась слегка да пофыркивала. И всегда рукой махала – делайте, мол, что хотите…Вот так же махнула она рукой и тогда, когда Павлик отвел сына в музыкальную школу, хотя она категорически настаивала на дзю–до и шахматном кружке. Хотела, чтоб парень рос умным и сильным. А они вцепились руками и ногами в эту музыкальную школу, и что? Что из этого вышло–то? Песенки какие–то, стишата с музычкой…

— Ася! – вдруг услышала она за спиной свое имя обернулась удивленно. На бульварной скамейке, осыпанной сухими желтыми листьями, сидела Татьяна и улыбалась ей грустно и приветливо – Здравствуйте, Ася… Ничего, что я вас окликнула? Вы так сильно задумались…

— Ой, здравствуйте! – подходя к ней поближе и тоже приветливо улыбаясь, проговорила Ася. – Вот, из гостей пешком иду, прогуляться решила. Дома совсем не сидится, знаете ли…

— И мне! И мне не сидится! Тоже вышла воздуху немного вдохнуть. Да вы садитесь! Вы ведь не торопитесь, я поняла?

— Нет… — помотала головой Ася и уселась рядом на скамейку, отряхнув с нее листья. И тут же спросила торопливо и деловито: — Татьяна, а Рита вам звонила? Где они, что с ними?

— Звонила…. Все хорошо, говорит. Комнату они где–то на окраине снимают…

— А адрес? Адреса она вам не сказала?

— Нет. Не сказала. Я спрашивала, она отмолчалась.

— Да? Плохо. А мне Пашка так и не позвонил… — вздохнула горестно Ася.

— Ну, что делать? – виновато произнесла Татьяна и тоже вздохнула. – Решили наши дети самостоятельными стать, сами всего добиваться. Господи, глупые какие…Ну что ж, пусть будет так. Может, так оно и правильно. Не знаю я. У меня последние полгода вообще каша в голове сплошная. То обвинять себя во всем начинаю, то, наоборот, злиться…

— И все–таки это как–то нехорошо, согласитесь, - досадно проговорила Ася. – Ну какие могут быть комнаты? Зачем? Глупый какой–то юношеский протест…

— Так и я о том же! – повернулась к ней резко Татьяна. – И я ей говорю – живите у нас тогда, раз так! Я уже и не против! А она мне опять…

— Что? Что опять?

— Да долго рассказывать, знаете ли…Это давний у нас спор такой. Будто я подавляю их с отцом автоматически, будто существовать без этого подавления не могу…

— Без витаминов, что ли? – усмехнулась грустно Ася.

— Без каких витаминов?

— Да это мой Пашка выражение такое изобрел. Человек, который искренне отдает себя во власть и которым страждущие этой власти обладают полностью и безраздельно, является якобы лакомым витамином для черта. Не для самого человека, а именно для черта, в нем сидящего. Будто бы без витаминов черту никак не прожить.

— Да? Интересно…Выходит, и во мне черт сидит? Господи, чушь какая…Хотя вот мой муж, взрослый и, казалось бы, уважаемый человек, твердит иногда приблизительно то же самое…И Ритка тоже… Знаете, и я грешным делом в последнее время задумываться начала – может, они и правы? И дочь, и муж? Он ведь тоже сбежал от меня, знаете…

Татьяна быстро отвернула от Аси лицо и смахнула торопливым жестом моментально выкатившуюся на щеку непрошенную слезу, и замолчала, пытаясь справиться с так некстати пришедшим волнением и обидой. Удалось ей это довольно быстро – она вообще была очень волевой женщиной и если того хотела, могла отлично с собой совладать. И даже и рассмеяться слегка:

— Нет, и правда молодец ваш Павлик! Надо же – витамины для черта… Выходит, что я самыми близкими людьми столько лет своего черта кормила? Надо же…

— Ну да. Выходит, что так. Вы–то хоть – своего, а я вообще – чужого…

— Как это?

— Да так уж получилось. Сама не знаю, как…

Так они и просидели на бульварной скамеечке до самых сумерек, осыпаемые щедро сухим золотом осени, и проговорили по–бабьи просто и задушевно, не напрягаясь от многозначительных, выматывающих душу пауз и сложных острожных взглядов. И расстались совершенно дружески и легко, обещая делиться поступающей от детей информацией. Ася невольно улыбалась потом, шагая домой знакомыми дворами, и думала – как же она, оказывается, соскучилась по такому вот легкому общению…

Зайдя в темную пустую квартиру, она медленно прошлась по всем комнатам и автоматически включила, где только можно, свет, будто боясь отправить в темноту и потерять таким образом новое свое настроение. А в ее спальне взгляд почему–то сразу наткнулся на красивый флакон духов, подаренный ей на прошлый день рождения Жанночкой. Вернее, там было полфлакона. А что — Жанночка ей так полфлакона и подарила. Протянула с милой улыбкой и сказала: «На, Аська. Это обалденные духи, японские. Тебе никогда такие не купить, они безумно, просто безумно дорогие! А мне они успели надоесть, пока я полфлакона использовала…» Ася ее благодарила тогда просто очень, ну прям таки истерически восторженно…

Не помня себя и не соображая, что такое творит, Ася вдруг одним прыжком подскочила к туалетному столику, схватила изящный, безумно дорогой флакон и что было силы шарахнула им об стену, едва успев увернуться от полетевших в нее рикошетом мелких и острых осколков. И сама испугалась своего порыва. Стояла, замерев, широко открыв глаза и стиснув зубы, пока не задохнулась от вязкого и пряного, довольно–таки тяжелого, заполнившего всю комнату запаха. Потом подошла к окну, распахнула его настежь, включила стоящий в углу вентилятор и пошла за пылесосом – надо было убрать разлетевшиеся по всем углам комнаты осколки…