Она колотила его по груди и наконец вцепилась сзади в шею, пытаясь душить. Но ничто не могло помешать ему. Лишь в последнее мгновение, когда он в очередной раз поднял ее за волосы, чтобы снова окунуть с головой, Тори потащила его за собой.

Грант вынырнул на поверхность, точно выстрелившая пробка. Откашливаясь, он давился от смеха.

Тори отплевывалась, отбрасывая волосы с лица.

– Подонок! Вы еще пожалеете... – Она посмотрела вниз, на свою грудь, без сомнения, следуя за его взглядом. Ее рубашка перекрутилась и наполовину соскочила с плеча, обнажив верхнюю часть груди, а тонкая материя облепила другую половину.

Как ни пыталась Тори оторвать рубашку от кожи, ткань упорно возвращалась назад, обнаруживая отвердевшие соски. При виде их Грант представил, как он трогает ее, задерживает на ней губы... Пламя сжигало его, угрожая взорвать изнутри...

Он сцепил руки в замок, пытаясь справиться с искушением. Все утро он не сводил глаз с ее длинных ног и почти обнаженной груди, а постоянное мелькание ее упругих ягодиц едва не повергло его на колени. Чтобы подержаться за них руками, взвесить в ладонях налитую плоть и приладить пальцы вокруг ее изгибов, он бы, казалось, жизнь отдал. Он чуть не дошел до безумия, тщетно пытаясь подавить почти непрекращающийся бунт своей мужской сущности.

Сейчас Виктория стояла перед ним, словно раздетая. Интересно, тронул он ее в той же мере, как она его? Грудь ее высоко вздымалась, дыхание было поверхностным, а глаза рыскали поверх его груди, смелым, оценивающим взглядом продвигаясь все ниже.

В течение этого короткого времени Грант подумал, что, возможно, ей понравилось, как он ее поцеловал. Может, она позволила бы ему смахнуть с ее плеч рубашку и пробежать руками поверх груди. «Виктория, раздетая, в воде, со мной...»

Издав горловой звук, Грант силой вытолкнул себя на берег. Не медля ни минуты, он подхватил свою рубашку и сапоги и опрометью бросился прочь. Рассвирепев, он мчался по сверкающему белому пляжу, взбегая вверх, спускаясь вниз и останавливаясь только для того, чтобы в сердцах метнуть в море ракушку или представить свое судно, стоящее на якоре.

Пока он не нашел Викторию, его обуревало желание поскорее вернуться домой, но отныне он видел в этом единственное спасение для себя. В привычном ему мире Виктория утратит свою привлекательность, так как эта девушка слишком прямолинейна, слишком дерзка.

Грант вглядывался в заходящее солнце, поражаясь буйству огненной палитры, простирающейся сквозь небо. Нигде, кроме как здесь, он не увидит такой картины. Кроваво-красный цвет забивал оранжевый. Пурпурный и темно-синий смыкались с цветом ночи. В этом разгуле красок, как в зеркале, отражались его собственные безумные чувства. Грант был намерен их обуздать – иначе он пропал. Эта девушка возбудила его эмоции удивительным образом.

До сих пор ни одна женщина не возбуждала в нем такого желания. Он желал ее больше, чем кого-либо, больше, чем вообще был способен желать.

Когда Грант вернулся в бухту, Виктория уже ушла, и он устало поплелся к ее дому. Поднимаясь по тропе, на полпути он учуял запах готовящейся пищи. В природе не существовало аромата лучше, чем этот. Запах становился все более сильным, и Грант почувствовал, что его рот заполняется слюной.

Грант застал Викторию возле открытого очага, где она готовила их улов, и заключил, что никогда в жизни не был так голоден. Окинув глазами лужайку, он спросил:

– Чем будем есть?

Она язвительно засмеялась:

– Вы так уверены, что получите еду?

– Где посуда? – проскрежетал Грант.

В ответ раздался страдальческий вздох.

– Напрасно ищете, – сообщила Виктория. – Довольствуйтесь этим блюдом.

Грант уставился на деревянный диск, который она назвала блюдом, – он был доверху наполнен пластами белой рыбы. Неужели ему придется есть рыбу руками?

Виктория уже приступила к еде, издавая смачные звуки, отнюдь не способствовавшие упрочению его сопротивления. Наконец все манеры были отброшены в сторону, и он, сложив ладонь ковшом, зачерпнул несколько пластов. Препроводив их в рот, он прикрыл глаза, прежде чем успел остановить себя. Рыба буквально таяла во рту – вкус, консистенция и аромат были несопоставимы ни с чем, доселе им испробованным.

Заметив, что Виктория внимательно наблюдает за ним. Грант покраснел. Хотя он старался есть, как подобает цивилизованному человеку, его усилия не увенчались особым успехом: точно зверь, он проталкивал в рот кусок за куском и высматривал следующую порцию. Виктории приходилось вырывать у него блюдо, чтобы очищать рыбу от костей. Остров понемногу начинал его принимать. Но он не примет остров. Грант не мог этого допустить. Он преодолеет силу его притяжения.

– Что вы делаете? – спросил он, увидев, как Виктория выжимает себе на пальцы сок какого-то фрукта. Она не ответила, только швырнула ему вторую половинку плода, у которого был кислый запах, забивающий рыбный запах на руках.

– Вы прекрасно обошлись без столовых приборов, – небрежно сказала Виктория, падая в уцелевший, плавно покачивающийся гамак.

– Не понимаю, почему вы не выстругали несколько ложек и вилок. Сделали же вы рыболовные крючки из кости! Вы такая способная...

– Зачем было попусту использовать нож – мой единственный нож, – когда есть эти четыре пальца и противостоящий им большой?

– Затем, чтобы достичь некого подобия цивилизации. – Грант уселся на бревно возле костра. – Когда вы вернетесь домой, вам придется заново осваивать кучу вещей.

– А что, если я ничего не забыла? Может, я сознательно предпочитаю отказываться от некоторых привычек.

– И каких же?

– Таких, которые здесь неуместны. – Виктория свесила ногу за край гамака и принялась раскачивать гамак. – Например, одеваться как леди. Напяливать на себя нижние юбки на три сотни фунтов. Даже если бы у меня имелось такое количество, это было бы самоубийством. Здесь нужно приспосабливаться – или вы умрете.

– Это не цивилизованная постановка вопроса. – Грант взял ветку из кучи хвороста и разворошил угли. – Не важно, где вы находитесь, в любом случае вы не должны утрачивать свои манеры, свою одежду. Иначе вам не сохранить свою личность, – заключил он.

Виктория напряглась.

– А к чему мне было сохранять ее? Поймите, капитан, в течение восьми лет мы считали себя умершими для остального мира. Здесь у нас была полная свобода. – Она снова расслабилась. – И сознаете вы это или нет, но вы тоже приноравливаетесь, как в свое время сделала я.

– Что вы имеете в виду?

– То, что вы сняли свою рубашку, сапоги...

– Так вы заметили это? – Грант поднял брови. – Я понимаю, почему ваша одежда наподобие... – он махнул рукой на яркий шарф, который она обернула вокруг груди, – наподобие этого. Но все же, может, стоило бы быть немного поскромнее? Когда вы оказались здесь, вы были уже достаточно большой девочкой, чтобы иметь представление о приличиях.