– Это тоже возьми, пригодится при любой власти.

Женщина внимательно на меня посмотрела, словно о чем-то раздумывая, потом взяла кольца и вместе с деньгами спрятала с сейф, стоящий в углу кабинета.

– Не знаю, почему я это для тебя делаю, но обещание свое выполню. За сына можешь не беспокоиться. Приглянулся ты мне, лейтенант…

Что касается меня, это был лучший выход: хоть какая-то гарантия, что я не потеряю в военном хаосе своего ребенка. Тем более что доверял его не первому встречному, а вполне достойной фрау – директрисе детского приюта.

Постояв над кроваткой спящего сына минут десять (будить не решился, помня его ночную реакцию на мое появление), я вернулся в кабинет. В этот момент за окном раздался автомобильный гудок – с немецкой пунктуальностью ровно в семь тридцать. Несомненно, это подъехал Ланге. Надев шинель, я крепко прижал к себе Эльзу, и мы застыли в страстном поцелуе.

– Береги себя, – тихо сказала женщина.

А я вдруг вспомнил, что такие же слова произнесла Ева – тогда, в сорок третьем, при нашем прощании на Кенигсбергском вокзале.

Уже сидя в тронувшемся автомобиле, я оглянулся: Эльза стояла на крыльце, сдержанно помахав мне рукой…

17 февраля 1945 г.

Район Аугсбурга – Фриденталь

1

От внимания Ланге не ускользнул прощальный жест фрау Шнайдер, и он с едкой ухмылкой проговорил:

– Вижу, вы не теряли времени даром, господин лейтенант!

Я не стал комментировать его фразу, а унтерштурмфюрер, судя по всему находившийся в превосходном расположении духа, тут же рассказал пару сальных анекдотов на «женскую тему». Вволю насмеявшись над своими же историями, он заговорщицки мне подмигнул:

– А я, между прочим, тоже провел довольно-таки «бурную» ночку!..

«Вот козел, – подумал я со злостью, – совсем еще молокосос, а туда же…» Вслух же холодно заметил:

– С чего вы взяли, лейтенант, что я провел, как вы выразились, «бурную» ночь?

– Да ладно, – хохотнул Ланге, словно не замечая моего недовольства, – знаем мы вас, фронтовиков!

Далее он начал пространные рассуждения о своих многочисленных «мужских победах», потом упомянул какую-то местную вдовушку, у которой провел сегодняшнюю ночь. Я почти не слушал его болтовню, находясь под впечатлением свидания с сыном и, конечно, встречи с Эльзой. Я отдавал себе отчет, что с ее стороны это была, скорее всего, лишь мимолетная страсть «изголодавшейся» по мужской ласке женщины. Да и о себе я мог сказать то же самое. Но, в любом случае, я был благодарен судьбе, подарившей мне встречу с этой очаровательной женщиной. И еще: я снова вспомнил лицо той русской женщины – Нины, пригрезившейся мне перед утренним пробуждением. При этом, в который раз, подумал: «Как странно… Я никак не могу ее забыть – наоборот, в последнее время вспоминаю все чаще и чаще. Что это? Неужели в моей израненной и очерствевшей душе еще способно зародиться какое-то чувство?..»

– Скоро пост, – прервал мои размышления Ланге. – Приготовьте документы, господин лейтенант.

– Интересно, удалось ли им выловить вражеских диверсантов? – поинтересовался я, вспомнив ночной разговор с жандармами.

– Сейчас узнаем.

В предрассветной темноте я разглядел все тот же «Опель» у обочины. Только на этот раз офицер фельдполиции стоял на шоссе рядом с регулировщиком, поблизости находился еще один автоматчик. Подъехав ближе, мы остановились. Ночных постовых сменили, и теперь к нам подошел молодой обер-лейтенант. Заглянув в салон автомобиля, он даже не стал проверять документы – наверняка предыдущая смена проинформировала их о нашем приезде в Аугсбург – лишь молча махнул рукой: «Проезжайте!»

– Господин обер-лейтенант, – поинтересовался я, – как там дела с вражеским десантом? Выловили?

– Практически всех, – охотно пояснил офицер, – двое еще бегают, но и этих скоро отловим – куда они денутся!

– Американцы? – задал я еще один вопрос.

– Так точно, янки.

Козырнув, обер-лейтенант направился к подчиненным, мы же продолжили свой путь к аэродрому.

– А вы были правы, – заметил Ланге. – Десант выбросили союзнички.

Снова погрузившись в свои мысли, я ничего не ответил. Словоохотливый эсэсовец понял, что я не склонен поддерживать беседу, и тоже замолчал, чему я был весьма рад (его пустая болтовня мне изрядно надоела). Несколько минут мы ехали в тишине, которую нарушал только ровный гул мощного форсированного двигателя. Немец явно заскучал и включил радиоприемник – покрутив настройку, поймал какую-то французскую певичку. Из последующей болтовни диктора, совершенно не владея французским языком, я все же уловил ее имя – Эдит Пиаф. Она снова запела какую-то легкомысленную песенку, но Ланге не стал, как накануне, перестраивать приемник – хотя передача велась явно из Парижа, занятого англо-американцами.

Так, под аккомпанемент веселых и легкомысленных мелодий мы проехали больше половины пути: минут через двадцать должен был показаться аэродром. Неожиданно скупой свет фар нашего автомобиля высветил впереди одинокую фигуру военного на обочине шоссе.

Он стоял рядом с дорожным указателем на ответвлении грунтовой дороги, уходящей куда-то вправо. Ланге затормозил как раз около столбика с названием, я напряг зрение и прочитал: «Фольварк Лансдорф. 5 км». Между тем военный подошел к нам ближе: это был рослый офицер, на вид около сорока, в серо-зеленой армейской шинели с погонами капитана. Через левое плечо у него был переброшен объемистый вещмешок. Я приоткрыл дверцу, и он, козырнув, представился:

– Капитан Шейнеман. 186-я пехотная дивизия. Не подбросите до Мюнхена, господа?

Мы тоже представились в ответ на его приветствие, после чего Ланге вышел из автомобиля и подошел к офицеру:

– Какими судьбами в наших краях, господин капитан?

– Находился в двухнедельном отпуске после ранения. Гостил на хуторе у родственников, – кивнул он в сторону грунтовки. – Теперь возвращаюсь в часть.

– В районе идет операция по нейтрализации вражеского десанта, – отчеканил Ланге официальным тоном. – Так что, не обессудьте: попрошу предъявить документы!

«Разумно, – оценил я действия унтерштурмфюрера. – Возможно, не такой уж ты молокосос. То, что «в бегах» двое, ничего не значит. Янки вполне могли разделиться – так проще уйти от погони».

Профессия разведчика-диверсанта наложила на меня неизгладимый отпечаток: приучила никому и ничему не доверять. Не могу сказать, что меня что-то насторожило – обычный армейский капитан. Держался абсолютно спокойно и без лишних слов протянул Ланге свои документы, которые, кстати сказать, оказались в полном ажуре – по крайней мере, унтерштурмфюрер не нашел в них никакого изъяна и вернул со словами: «Все в порядке». Но я все же решил «подстраховаться» и, когда Шейнеман уже собирался сесть на заднее сиденье, с невинным видом спросил: