Писистрат начинал свою карьеру в рядах сторонников Солона, выступая до поры до времени в качестве союзника неоднократно упоминавшегося выше рода Алкмеонидов. Насколько можно судить, Диакрия – «вотчина» Писистрата – и Паралия, где особенным авторитетом пользовались Алкмеониды, в политическом отношении представляли собой в это время единое целое. Эти прибрежные регионы, население которых уже в силу объективных причин было более мобильным и в меньшей степени ориентированным на традицию, противостояли «срединной» области Аттики, так называемой Педиее (Равнине), остававшейся цитаделью старинной знати.

Здесь мы выходим на очень важный вопрос о характере политической борьбы в Афинах в середине VI в. до н. э. Античные авторы об этой борьбе сообщают следующее. Геродот (I. 59) пишет о противостоянии друг другу двух группировок – паралиев во главе с Алкмеонидом Мегаклом и педиеев, руководимых Ликургом (из древнейшего «автохтонного» рода Этеобутадов). Писистрат же, по словам «отца истории», создал рядом с этими двумя третью, свою собственную группировку гиперакриев. Обратим внимание, что Геродот ни слова не говорит о каких-то идеологических ориентациях трех группировок. Для него это просто региональные политические формирования.

Аристотель (Афинская полития. 13. 4), в полном соответствии с реалиями его времени и со своими личными склонностями, уже начинает теоретизировать. По его мнению, паралии добивались «среднего образа правления», педиеи стремились к олигархии, а диакрии – к демократии (их лидер Писистрат казался воплощением демократического политика). Перед нами – очевиднейший анахронизм. В середине VI в. до н. э. политическая идеология не могла еще стоять на таком уровне, чтобы породить раскол полисного сообщества на почве абстрактных понятий. Не говорим уже о том, что сторонников демократии в принципе не могло быть тогда в Афинах, поскольку никто еще не знал, что это такое, да и слова такого в лексиконе пока не появилось. Стагирит допускает и еще одну небрежность: ведет рассказ таким образом, как будто бы все три группировки появились одновременно, в то время как из Геродота мы видели, что диакрии (гиперакрии) Писистрата – более позднее создание, чем педиеи и паралии.

Еще дальше уходит от истины Плутарх (Солон. 13). Он, повторяя положения Аристотеля о политических «платформах» трех группировок, еще и относит их происхождение (всех трех!) к досолоновскому времени. Это вряд ли может соответствовать действительности и скорее представляет собой домысел биографа (более авторитетные авторы о столь раннем происхождении группировок не пишут). Реформы Солона радикально изменили положение в общественной жизни, притушили одни конфликты, породили другие, новые, и, в общем, после них политические констелляции должны были быть не такими, как в дореформенный период.

Как бы то ни было, к концу 560-х гг. до н. э. политическая борьба в Аттике приобрела «тройственный» облик. Писистрат, опираясь на свою возрастающую популярность, стал лидером отдельной группировки (здесь сведения Геродота заслуживают наибольшего доверия). Для этого он со своими сторонниками должен был выделиться из группировки паралиев, порвав, таким образом, с Алкмеонидами и Солоном. Впрочем, разрыв не был непреодолимым и не исключал в дальнейшем коалиций между противниками.

Что же касается характера трех группировок, то он достаточно ясен уже из их названий. Речь следует вести, подчеркнем еще раз, не о «демократах» или «олигархах», а о формированиях на региональной основе, отражавших не совпадавшие между собой интересы элиты и рядового населения основных частей Аттики. И не только интересы (экономические или иные), кстати, тут были задействованы, но и просто соперничество за власть между крупнейшими лидерами. В этом смысле нам в наибольшей степени импонирует упоминавшаяся выше концепция «регионализма» Р. Сили (Sealey, 1960; Sealey, 1976). При этом, разумеется, мы не будем отрицать, что педиеи, наверное, были особенно консервативны (если не по идеологии, то, во всяком случае, по всему образу жизни), что паралии могут в наибольшей степени считаться удовлетворенными существующим положением вещей «центристами», приверженцами сохранения и упрочения «солоновской конституции», а диакрии, так сказать, «радикалами», сторонниками перемен, поскольку область, в которой они жили, была самым бедным регионом афинского полиса. Но все это были в лучшем случае некие подспудные тенденции, а отнюдь не четко сформулированные программы.

В 561/560 г. до н. э. Писистрат, как известно, захватил тираническую власть в Афинах. Тираном он стал фактически с санкции полиса: народное собрание предоставило ему отряд телохранителей. Никакого сопротивления Писистрату, когда тот овладевал Акрополем, демос не оказал. Таким образом, установление тирании в Афинах следует считать не какой-то досадной случайностью, а закономерным и даже неизбежным фактом, совершившимся согласно (а не вопреки) воле большинства гражданского коллектива. Афинский полис как бы «созрел» для тиранического режима.

А как отнеслась аристократия к приходу Писистрата к власти? Насколько можно судить, пока она была еще не слишком встревожена. Главные из знатных лидеров, серьезнейшие из соперников Писистрата – и Мегакл, и Ликург, – остались в полисе, видимо, не видя для себя непосредственной опасности и не считая борьбу окончательно проигранной.

Придя к власти в первый раз, Писистрат не смог надолго удержать ее в своих руках. Для борьбы с тираном старые соперники Мегакл и Ликург, на время отложив разногласия, объединились. Вскоре Писистрат общими усилиями аристократов был изгнан из Афин. Впрочем, конкуренты проявили по отношению к нему демонстративную гуманность. Свергнутому тирану, судя по всему, не пришлось даже удаляться за пределы Аттики, и он засел в своем родовом поместье в Бравроне, выжидая перемен к лучшему.

Ждать пришлось недолго. Союз Ликурга и Мегакла, педиеев и паралиев не мог оказаться прочным ввиду своей неорганичности и вскоре распался. Стасис вспыхнул с новой силой. В этих условиях Мегакл первый начал переговоры с опальным Писистратом. Очевидно, сохранялась память о том, что когда-то они принадлежали к одному лагерю, и это облегчало возобновление контактов. Договоренность между аристократическими лидерами была достигнута на следующих условиях: Мегакл способствует возвращению Писистрата к власти, а в обмен на это последний берет в жены дочь главы Алкмеонидов. Однако если Мегакл и рассчитывал, что в обмен на услугу Писистрат станет орудием в его руках, то он глубоко ошибался: политик с такими амбициями ни при каких условиях не стал бы послушным исполнителем чьей-либо воли.

Впрочем, непосредственная цель сговора двух лидеров была сразу же достигнута: Писистрат вновь стал афинским тираном. Утвердившись у власти, он, как и было предрешено, женился на дочери Мегакла. Казалось бы, отношения его с Алкмеонидами складывались прекрасно. Мегакл даже назвал своего сына, родившегося в это время, Гиппократом – вне сомнения, в честь отца Писистрата, чтобы подчеркнуть дружбу и союз двух семей. Точно так же поступил брат Мегакла, носивший имя Алкмеонид.

Однако менее чем через год он опять был изгнан. Геродот (История. I. 61) сообщает, что на этот раз тиран покинул не только Афины, но и Аттику, то есть удалился с территории полиса. На этот раз положение Писистрата, вновь попавшего в опалу, выглядело значительно более затруднительным, нежели в годы его первого изгнания. Казалось, что теперь путь к власти в Афинах для него навсегда закрыт. Тиран-беженец, однако, отнюдь не примирился с ситуацией и вновь проявил огромную настойчивость и целеустремленность, желая все-таки добиться своего. Тем не менее его второе изгнание продолжалось долго, целых десять лет (556–546 гг. до н. э.).