– Спасибо, что позвонил. – Тяжело дыша, отозвался брат. – Мне столько всего нужно тебе сказать.

– Говори. – Согласился Олег Геннадьевич.

И закрыл глаза.

Он сидел на постели Ниночки, а та крепко сжимала его руку.

Теперь, когда он открылся ей, и она знала о нём почти всё, Одинцов не казался Нине таким уж злыднем. Да и разве может быть плохим такой заботливый мужчина? Ведь он провёл у её постели весь день и весь вечер.

И теперь, кажется, и она помогла ему: глядя, как во время разговора боль сходила с лица Одинцова, Ниночка и сама ощущала облегчение.

Она знала, что уже никуда его не отпустит. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Всё дело в её секретном оружии – нет, ни в искусстве обольщения, а в нём – в вирусе.

– Я не держу зла, Борис. – Выдохнул мужчина. – Я тебя прощаю. – Сказал он и вдруг громко чихнул. – Ой, прости.

Ниночка сжала его руку крепче и довольно улыбнулась.

Лариса Павловна укрыла мужа и посмотрела на часы. Было уже довольно поздно, а ей ещё нужно было проверить две стопки школьных тетрадей. Опять будут болеть глаза, опять она не выспится, опять десятки этих «опять» – замкнутый круг, но деваться некуда.

Она накинула пальто, подхватила пакет с мусором и вышла из квартиры. Считая ступени, пока спускалась вниз, женщина думала о том, что каждый несёт свой крест. Кто-то на нелюбимой работе, другие с нелюбимым мужем, третьи ведут борьбу с болезнью, неудачами, бедами и прочим, прочим, прочим. Пожалуй, её случай не самый тяжелый из всех.

Она толкнула дверь и вышла на улицу. Морозный воздух ударил в лицо, холодный ветер растрепал её волосы. Женщина была так хороша, что у Арслана быстрее заколотилось сердце. Он ступил в полоску света и преградил ей дорогу.

– Лариса!

Учительница замерла, прихватив рукой полы пальто.

– Вы? Что вы здесь делаете? Почему вы не ушли?

В этот момент для мужчины больше не существовало ни этого города, ни целых пяти лет одиночества, скованного переездом, безденежьем, тяжелой работой и тысячами людских лиц, мелькающих ежедневно. Никакой печали, никакой тоски. На самом деле, никого больше рядом с ними просто не было, даже этого дома с подъездом – тоже нет.

Только Лариса и её светлые глаза и бесконечно мягкие, длинные волосы. Только человек, которому нужна была помощь.

– Я подумал и решил, что хочу быть с вами. – Его руки взметнулись и опустились на её плечи. Мужчина и сам испугался своей смелости. – Если вы, конечно, захотите…

– Простите, Арслан. – Покачала головой Лариса. Ветер закинул пряди светлых волос на её лицо, а затем сдул, рассыпая их по плечам. – Я ведь вам уже сказала.

– Я знаю. – Вздрогнул он от её слов. – Знаю! И я стоял здесь и думал. И решил. Я буду вам помогать, Лариса. Всем, чем смогу. Только не прогоняйте меня, хорошо?

Горе, тоска, безнадёжность, страх – весьма интересные вещи. Стоит от них отвернуться и взглянуть на что-то другое… на добрые, чёрные глаза того, кто напротив, на отчаянную, одинокую и ищущую тепла улыбку, на сильные руки, которые протянуты к тебе навстречу… и понимаешь, что боли больше нет. Ты больше не смотришь в глаза своему страху. Перед тобой – твоя сила.

– Я не буду рожать, пока сюда не пустят моего мужа! – Кричала Инна.

– Того странного мужчину, обёрнутого в плед? – Уточнил врач.

– Он лучший массажист этого города! – Воскликнула женщина и тут же вскрикнула от боли. – Ох! Черт возьми, да! Этого придурка с пледом!

«Ещё пять минут назад она радовалась, что папа не успел сжечь её обменную карту, а теперь кричит на него», – сообщила Наташа Алине.

Она сидела в коридоре больницы и переписывалась с подругой.

«И куда вы теперь?» – поинтересовалась Алина.

«К тёте Ларисе или тёте Нине. Не знаю. Может, в гостиницу. У меня мамка пробивная, разберётся, я уверена».

«А как же вещи?»

«Мои вещи не сгорели, но вонина в квартире стоит жуткая. Ремонт влетит предкам в копеечку!»

«Главное, что все живы, и что вы вместе»

«Наверное»

– Папа? – Девочка с удивлением подняла взгляд от экрана.

– Меня обещали пустить на роды! – Промчался он мимо неё.

Наташа с удивлением отметила, что папа, наконец, разжился кофтой и штанами. Те, правда, были ему коротковаты, но то не суть.

– Ненавижу! Ненавижу тебя! – Орала Инна, когда Андрея впустили в палату.

Медсестры быстро облачили его в белый халат и шапочку.

– Я тут, мой котик. – Спокойно улыбнулся он.

– Ненавижу! Ты где так долго?!

– Меня не пускали сюда без одежды. – Он взял её за руку.

– Ну, что, можем уже рожать? – Обеспокоенно поинтересовался доктор.

– Давайте. – Проворчала Инна. – Если бы я помнила, что это так больно, то хрен бы сюда пришла-а-а-а! Ой-ёй-ёй-ёй!

– Тогда потужимся.

– А-а-а-а-а-а-а!!! – Потея, сгибаясь от боли и напряжения, женщина вцепилась в руку мужа. – Это всё ты виноват. Всё ты-ы-ы! Чтобы я хоть ещё раз, хоть ещё, хоть…

– Я тоже люблю тебя, родная. – Улыбнулся Андрей.

Через полчаса они уже втроём любовались в палате на нового человека. Наташа с интересом разглядывала братика и тут же делилась впечатлениями с Алиной: «А он странный. Сморщенный такой, красный. Но красивый».

Инна счастливо улыбалась, держа малыша, но всё равно ворчала:

– Что же это такое? Лариса трубку не берёт, Ниночка тоже. Куда все подевались?

Она не могла знать, что Лариса оставила свой мобильный дома. Да и не до звонков родственников ей было сейчас: женщина переживала новый, самый удивительный и волнительный момент своей жизни. Они шли под руку с Арсланом по улице и вместе смотрели на звёзды.

Ну, а Ниночка… А что Ниночка?

Звонка они с Одинцовым не услышали бы в любом случае. Дело в том, что этот самый звонок застал их, так скажем… не в самый подходящий и довольно пикантный момент.

– Вы уже закрываетесь? – Спросила Кристина, входя в кофейню.

Девушка, на бейджике которой было написано «Рита», уже протирала столы и задвигала стулья.

– Да, но я с удовольствием обслужу вас. Что вы хотели?

– Капуччино, пожалуйста.

Рита зашла за стойку, помыла руки, вытерла их полотенцем и подошла к кофе-машине.

– Здесь или с собой?

– С собой. – Кристина поправила причёску. Она только что посетила спа, а затем салон красоты, и теперь была полна сил и могла похвастаться новой, классной стрижкой. – И я пришла отдать вам должок. Оплачу тот кофе, которым вы угостили меня в обед.