— Что-то мне подсказывает, Андрюша, что у тебя появилась постоянная девушка. Подумай, а не пора ли тебе перевести её из разряда подружек в разряд жён. Я знаю, что и девушкам этот разряд больше нравится.

— Мне тоже, — вставил своё «веское» слово отец, всегда и во всём соглашавшийся с матерью. — Кажется, тебе действительно пора подумать…

— Пора, — согласился я, прожёвывая вареник, — ещё как пора. Не пройдёт и пяти лет, как я…

Тут я закашлялся и замолк.

— Посмотри, отец, — сказала мама, — у нашего сына, кажется, прорезалось чувство юмора. Правда, несколько туповатого, но это всё же лучше, чем никакого. А своё предложение я снимаю. Не задумывайся, Андрюша, не надо. Незачем делать твою подругу несчастной.

Из Горелова я возвращался электричкой вместе с толпой усталых угрюмых людей в каких-то невообразимых брезентовых плащах и ватниках, с грязными рюкзаками за плечами и вёдрами в руках.

«Какой ужас, — думал я, — а родителям нравится. Всё! Беру отпуск, Дашку — и на Мальдивы».

В турбюро на Гороховой я купил две путёвки, взял на работе две недели, отпросил — через Вадим Сергеевича — Дашку, и через пару дней мы вылезали из самолёта в Мале, столице Мальдивских островов, к моему удивлению расположенных рядом с Цейлоном. Честно говоря, я думал, что они находятся где-то рядом с Аравийским полуостровом. Устроившись в гостинице, мы первым делом освоили громадную, на полномера, кровать, потом приняли душ и, переодевшись, — я в шорты и майку, Дашка — в шорты и узенькую тряпочку, который она называла топиком, побежали осматривать место нашего отдыха.

Вечером, когда утомлённые солнцем и морем, мы завалились в постель, Дашка вдруг прижала губы к моему уху и прошептала:

— Ты знаешь, Андрюша, я так рада, что снова тебя встретила. Ты такой хороший… Я не знаю, как бы я без тебя… Кипр, Мальдивы… Ты добрый. Я тебе не рассказывала, что мне пришлось… Мужчины не знают, как трудно девушке одной, без поддержки…

В эту секунду воспоминания, которые я хотел бы навсегда похоронить, больно кольнули меня в сердце, я зажал Дашкин рот ладонью и сказал:

— Всё! Никаких больше печальных мыслей! Мы на острове в центре Индийского океана. Мы будем весёлыми и счастливыми. Мы будем купаться и загорать. Мы будем есть устриц и фрукты.

— И будем трахаться, как кролики, — закончила Дашка фразой из недавно увиденного фильма «Основной инстинкт». — И мы тут же принялись за её осуществление.

За время работы в салоне курсы английского я забросил: днём стало не до занятий, но самой мысли не оставлял. В результате поступил на вечерние: три раза в неделю по три часа. В нашей группе было двенадцать человек, пятеро — явные евреи. Зачем им английский — было понятно, да они и не скрывали. Все собирались в Америку, у многих, если не у всех, там были родственники. Один из них, молодой весёлый парень, понравился мне сразу. Через два месяца занятий он уже ухитрялся острить по-английски, что неизменно вызывало смех у всех сокурсников. Ярко-рыжие кудри и усыпанное веснушками лицо не только не портили, но, кажется, даже усиливали его обаяние. С ним мы не то чтобы подружились, но можно сказать, стали приятелями. Иногда после занятий пили пиво в находящемся по соседству баре и пикировались, практикуясь таким образом в языке. Сеня, так он представился, тоже собирался в Америку.

— Сегодня в России нет государственного антисемитизма, — сказал он мне как-то, — но боюсь, что снова появится, уж больно сильна традиция. Эйнштейн вообще считал, что антисемитизм — тень нашего народа. А от тени — сам понимаешь…

— Значит, и в Америке он есть, — возразил я, — так стоит ли менять?…

— В Америке он, конечно, тоже есть, — согласился Сеня. И после паузы спросил:

— Ты знаешь, сколько русских слов вошло в английский язык?

— Не знаю, — признался я.

— Три, — сказал Сеня, — «спутник», «перестройка» и «погром». Такое вот русское слово.

— Ну ты вспомнил, — сказал я. — Это когда было… Сейчас другое время.

— Время всегда другое, — сказал Сеня. — Евреи в Германии тоже думали, что время другое И вылетели через трубу. В Освенциме. Я хоть по образованию и математик, но книжек по русской истории прочитал тьму. И философов русских тоже. В семнадцатом году большевики истребляли богатых и через некоторое время сами стали богатыми. Не все, конечно. Только верхушка. Сейчас их скинули. Да и то — скинули ли? Теперь новые богачи, этих побольше, всяким там ушлым дали урвать… А у народа опять шиш. Когда эти, новые, всё разворуют, русский человек опять начнёт искать виноватых. А кто всегда виноват? — Америка да евреи. Евреи тут, под боком, а Америка далеко. Вот я и хочу быть не под боком. А там…

Не очень он меня убедил, но я решил, хочет человек уехать, пусть уезжает, может, и впрямь будет ему там лучше. Я бы тоже, может быть, куда-нибудь свалил бы. Деньги есть, купил бы домик где-нибудь у моря или речки какой… Цветы возле дома. Жена, дети, всё, как у людей. Дашка любовница потрясающая, может, и женой бы была не хуже. Обслуживал я себя сам: стирал в стиральной машине, ел в ресторанах. Какова Дашка как хозяйка не знал, но — научилась бы, не больно хитрое дело. Мысли такие у меня время от времени возникали, но обычно воли я им не давал, и почти сразу прихлопывал. Какой отъезд при моей «работе»? Кто мне его позволит? И жена, дети — всё это, элементарное для всех людей, не для таких, как я. Помечтать — и то чуть-чуть — ещё ладно, а серьёзно — не о чем говорить.

В салоне я в основном сачковал, но что начальство смотрело сквозь пальцы, но временами случалась основная «работа». Причём, география её расширялась. В этот раз на юг. В Новгородской губернии намечались выборы губернатора, и как сказал после моего возвращения Вадим Сергеевич, «мы внесли некоторые коррективы в список кандидатов». Родина Российской демократии. Иван Грозный не додушил, и на нашу долю осталось. Мать её…».

Через пару дней, вернувшись от Вадьки, где мы опять повеселились вчетвером, я ещё три часика поспал, принял сотку, закинул грязное бельё в стиральную машину, сходил перекусить, два часа, как прилежный ученик, подолбил английский, и уже ближе к вечеру с бутылкой Будвайзера устроился перед телевизором. Включил семичасовые новости… и бутылка чуть не выпала у меня из рук.

— Вчера ночью, — сказал ведущий «Сегодня», — в Праге в номере гостиницы был застрелен российский бизнесмен Вадим Сергеевич Стороженко, по некоторым сведениям из независимых источников, бывший генерал КГБ. Чешская полиция начала расследование. Сегодня ещё нельзя сказать, с чем связано убийство, с деловыми интересами покойного или его служебным прошлым.

Новость следовало переварить. Но как ни переваривай, ясно одно: у меня произошла очередная смена начальства. Уже во второй раз, хотя на этот — без моего участия. И то, что я перейду под руку нового шефа, а не получу отставку, было мне ясно. Следовало позвонить Вадьке. Раз за разом я набирал номер, телефон был прочно занят.