— Сдохла?!.. — Он оторопело глянул на нее.

— Ну, ты сказал, что сдохла…

— Ну, это во сне… Это я во сне ее задушил… Сначала задушил, а потом вороны появились. И кладбище это. И она стоит, как будто только что из могилы вылезла…

Глядя на мужа, Антонина подумала о термометре. Может, жар у него? Может, потому и состояние бредовое? Лицо бледное, взгляд воспаленный, еще чуть-чуть, казалось, и подбородок затрясется.

За термометром она не пошла, но приложилась губами к его лбу. Холодный у Радика лоб. И еще влажный от испарины.

— Тебе надо успокоиться, — обняв его, сказала она.

— Да нормально все… Уже нормально. Отпускает… Тебе рассказал, и отпускает, — улыбнулся он.

— Тебе, наверное, редко кошмары снятся?

— Вообще не снятся… Сегодня впервые.

— Стареешь.

— Может быть…

— Кошмарные сны принято рассказывать. После обеда. Примета такая, что после обеда…

— А может, и не примета, — пожал плечами Радик. — Может, если сон не серьезный, он до обеда выветрится. А если серьезный, то нет…

— Может, чувство вины мучает? — всерьез спросила она.

— Из-за Женьки?! — удивился он.

— Из-за Панарина…

— Я его не убивал! — Радик сказал это тихо, но Антонине показалось, что прозвучал гром, и сверкнула молния. — Родная жена не верит! Вот скажи, как так жить?

— Ну, извини…

— Да я-то извиню! А они?.. — Скачков снова оттянул верх футболки и ткнул пальцем в потолок: — Вьются вороны! Вьются! Беда будет! Давай уедем!

— Давай, — кивнула она.

Это был уже не первый его порыв, и всякий раз он давал отбой тревоге.

— Ну, чего стоишь, собирайся!

— Ты серьезно?

— Да, визы открыты, документы на руках. И счета есть, которые не арестуют… Или нельзя ехать? — с сарказмом спросил Радик, пытливо глядя на нее.

— Я тебя не останавливаю. И сама поеду. И звонить никому не буду.

— Ты даже не представляешь, как мне с тобой повезло!

— Родион Михайлович, там к вам из полиции, — зашла в комнату Инна Сергеевна.

Обычно она обращалась к нему по имени-отчеству и на «ты», а сейчас — на «вы». Видно, не до конца простила за недавнюю выходку. — И вас, Антонина, спрашивают.

Антонина подошла к окну и увидела следователя Ермолаева, двух оперативников из областного «убойного» отдела» и подполковника Скважина в довесок. Охрана пропустила их через проходную, но дальше пути не было. Дальше можно было только штурмом.

— Пусть проходят, — обреченно вздохнула она. И с тоской посмотрела на Радика. Похоже, его сон в руку.

— Что там? — обеспокоенно спросил он.

— Серьезное представительство.

— Думаешь, арестуют?

— Не знаю…

— Значит, повяжут.

Скачков сел за диван, раскинув руки по спинке, и одну ногу забросил за другую. В таком виде он и встретил гостей.

— Поверь, я буду говорить правду и только правду. — Он смотрел на Ермолаева, а обращался к Антонине.

— Ловлю вас на слове, гражданин Скачков! — ликующе улыбнулся Ермолаев.

— А это не тебе ловить, начальник! Это я своей жене говорю!

— Антонина Евгеньевна, скажите что-нибудь! — попросил следователь, здороваясь с ней глубоким кивком головы.

— Я в отпуске. И у меня нет полномочий. Я просто постою, если можно.

— Ну, если в вашем присутствии ваш муж будет говорить правду и только правду… — На слове «муж» он сделал особое ударение, а в голосе звякнули осуждающие нотки.

— Начну с того, что я не убивал Панарина! — зло глянув на Ермолаева, почти выкрикнул Радик.

— Это правда, — заметил Скважин.

— Но только наполовину, — возразил Ермолаев. — Сами вы, Родион Михайлович, Панарина не убивали.

— Тебе, начальник, озвучить вторую половину? — с вызовом спросил Скачков.

— Пока не надо. В девяносто девятом году вы, Родион Михайлович, похитили некоего Макошина Давида Сергеевича. Было такое?

— Дело давнее, начальник, — недобро глянул на него Радик. — Зачем ворошить прошлое.

— Во время задержания вам удалось уйти и скрыться. Где вы прятались, гражданин Скачков?

— Какая разница, начальник?

— Я скажу вам, где вы прятались. В Новой Купавне, дом у вас там был. Там вас и взяли.

— Ну, допустим.

— А как милиция вышла на вас, вы знаете?

— А оно мне нужно?

— Нужно… После отсидки вы пытались узнать, кто сдал вас. Было дело?

— Как я мог это узнать?

— Вы обращались к майору Стольникову, который занимался вашим делом… К сожалению, майор Стольников повел себя не самым достойным образом…

— Обращался, — кивнул Радик.

— Стольников не ездил в колонию, где сидел Панарин. Ездил другой офицер. Этот офицер и раскрутил Панарина на признание. Панарин сдал вас, Родион Михайлович. Это вы и узнали от Стольникова.

— И что с того? — зло рыкнул Радик.

— А разве у вас не возникло желания отомстить предателю?

— Нет!

— Зачем же вы тогда к Стольникову ходили!

— А правду хотел узнать!

— Со Стольниковым вы разговаривали полтора года назад. Через четыре с половиной года после того, как освободились. И все четыре с половиной года вы искали правду? И еще полтора года готовились за нее отомстить!

— Чешуя все это!

— У вас был разговор с Панариным? Только честно?

— Ну, был… Морду ему набил, и все.

— Да ну!

— Рома искупил свою вину! Он мог бы все наши дела под себя взять! Мог бы киллера ко мне на зону заслать! А он ничего этого не сделал! Все по-честному между нами разделил.

— Между кем, вами?

— Ну, Толик Ветряков с нами был.

— Анатолий Степанович Ветряков? Тот самый, который взял на себя чужое убийство, чтобы не выходить на волю? — спросил Ермолаев.

— Какое чужое убийство? — удивленно глянул на него Скачков. — Он реально человека убил. За это добавку получил…

— А почему вы так разволновались, Родион Михайлович? Ну, не хочет человек на волю выходить, и не хочет. Что здесь такого? А, может, вы знаете, почему Ветряков не хочет освобождаться? Так и мы это знаем! Боится он вас. Боится, что вы ему отомстите!

— О чем ты, начальник! Если бы я хотел отомстить, я бы его и в зоне достал!