Мне не верилось, что Топси переживет еще одну зиму, но он пережил. Он всегда вставал, встречая меня, а когда я уходила, вежливо провожал до ворот. Если не считать этих двух ритуалов, он не обращал внимания на мое присутствие. Иногда я заговаривала с ним, но он ни разу даже головы не повернул в мою сторону. Он игнорировал меня. На моем запястье так и остался шрам от его укуса в день смерти сестры. След побледнел, но, дотрагиваясь пальцем, я чувствовала его на коже. Весной мне исполнилось двенадцать лет. Я выучилась печь ревеневый пирог с хрустящей корочкой и читать на латыни. Я коротко подстригла волосы, это вызвало скандал. Об этом говорили все в городе, но к лету большинство девочек последовали моему примеру. Теперь, когда я подходила к кладбищу, Топси уже ждал меня у ворот — ровно в четыре часа. Похоже, он умел определять время и, если я задерживалась, выглядел огорченным. Пока мы шли к могиле сестры, я рассказывала ему, что происходит в городе, все новости и сплетни. Его это не особенно интересовало. Я говорила ему, что плохо сплю по ночам, что начала плавать в Угорьной реке, хотя, конечно, никогда не стану такой замечательной пловчихой, как Сара.

Однажды днем, когда в воздухе кружилось так много пыльцы, что он казался желтым, на кладбище появился Билли Келли. Я читала «Франкенштейна» Мэри Шелли и была под большим впечатлением — не только от самой истории, но и от того, что ее осмелилась написать женщина. В городе открылась новая библиотека, и я заходила туда каждую неделю. Библиотекарь засомневался, когда я выбрала «Франкенштейна».

— Не беспокойтесь, — сказала я. — Я не боюсь слов.

Иногда я читала вслух. Оторвав взгляд от книги, я увидела перед собой Билли Келли. Он стоял и внимательно смотрел на Топси. Топси внимательно смотрел на Билли.

— Боюсь, он умрет от холода, — заключил Билли.

Насколько я знала, Билли никогда не бывал на кладбище. Может, мать напичкала его голову небылицами о том, что зараза способна просочиться сквозь землю. А может, он просто не любил ходить на кладбища.

— Он очень упрямый, — ответила я. Топси бросил на меня мрачный взгляд, и я добавила: — Все мопсы такие. Это особенность породы.

— По-твоему, тебе идет на пользу то, что ты так много времени проводишь на кладбище? — спросил Билли. Тут до меня дошло, что горожане судачат обо мне и считают ненормальной.

— Я не думала о своей пользе, — тихо ответила я.

Билли пошел прочь, а я осталась и сидела дотемна. Я не хотела ужинать за одним столом с семьей и разговаривать с кем-нибудь из них, хотя той ночью Ханна пришла ко мне в кровать, как делала, когда была младше. Мы с ней стали чуть ближе, но все-таки были очень разными. Я не сказала ей, чтобы она уходила, но отвернулась к стенке. Я стала больше времени проводить в библиотеке. Я решила продолжить образование, поступить, возможно, в колледж Смита, и Ханна теперь ходила в библиотеку со мной. В доме появился второй младенец, и супруги Келли с головой ушли в своих детей. Даже Ханна считала, что дома слишком шумно и суматошно. Для меня же пребывание там было сродни пребыванию в сумасшедшем доме, где меня сводили с ума бесконечные пеленки, кормежки, стирки и люди, которые что-то значили друг для друга, но не для меня.

За чтением время летит незаметно, и я не заметила, как мне исполнилось пятнадцать лет, затем шестнадцать, я стала почти взрослой. Роста я высокого, волосы стригу коротко. Люди говорили, что я похожа на Сару, но они ошибались. Сара была красавицей. Все, что мне осталось от нее, это имя и Топси. Ему уже было больше двадцати лет, дряхлый старик. Он с трудом передвигался, но по-прежнему встречал меня каждый день ровно в четыре у ворот кладбища и трусил за мной до ворот, когда я уходила. За ворота он ни разу не сделал ни шага. Ни разу не вышел на дорогу. Иногда из-за непогоды я не могла принести ему еды. Однажды поднялась такая буря, что я несколько дней не могла выйти из дома, сугробами занесло не только окна, но и двери. Я была уверена, что Топси не выжил — то ли умер от голода, то ли погребен под снегом. Когда я наконец добралась до кладбища, Топси ждал меня. Он нашел дупло в старом дубе и спрятался от бури там. Он позволил себя гладить, сколько я хотела, а когда я заговорила, повернул в мою сторону голову, хотя я не сомневалась, что он слеп и ничего не видит.

Летом того же года похоронная команда обнаружила его мертвым у могилы Сары. Не спросив разрешения у городского совета, могильщики похоронили его рядом с моей сестрой. Все вокруг зеленело. Я больше всего люблю это время года, перед тем как в округе Беркшир листья станут разноцветными и опадут. Говорят, что собаки видят сны. Когда Топси постарел, его лапы часто шевелились, когда он спал. С закрытыми глазами он издавал звук, почти человеческий, словно приветствовал кого-то во сне. Сначала я думала: он ждет, что вернется Сара. Но с годами поняла: его преданность не требовала награды. Порой любовь принимает странные формы. Его желание было скромным, как и последнее желание Сары: просто быть рядом с ней. Что касается меня, то я всегда знала: мое желание неисполнимо.

Жена рыбака появилась весной. Она жила с рыбаком в доме из одной комнаты на отшибе возле Угорьной реки. Рыбак на неделю уходил, а следующую неделю проводил с молодой красавицей-женой, длинные черные волосы которой влачились бы за ней по пятам, не закалывай она их шпильками. Она ни с кем в городе не разговаривала, даже не поднимала глаз, когда с ней здоровались. Никто не знал ее имени и откуда она родом. Никто и не спрашивал в то время.

Время было трудное, и неприязнь возникала легко. Возможно, поэтому поползли разные слухи. Истории имеют над людьми власть, даже когда мир распадается на части. Банк закрылся, а семья банкира вынуждена была перебраться в коттедж за церковью. Они ухаживали за церковным двором в обмен на кров и пищу. Кожевенная фабрика стояла заброшенная, как и большинство мельниц вдоль реки. В городах люди голодали. В Нью-Йорке, в Центральном парке, выросли сотни лачуг. В Олбани изголодавшиеся люди взбунтовались. Жителям Блэкуэлла, штат Массачусетс, повезло больше, чем многим другим. У многих были собственные сады. Люди сами шили себе одежду и выжимали из своего хозяйства все возможное. Однако постепенно последствия краха финансового рынка ощутили на себе не только сильные мира сего, но и обычные люди. Каждый так или иначе пострадал: кому-то заморозили или закрыли банковский счет, у кого-то отменился заказ на поставку яблок, у кого-то прохудилась крыша, у кого-то сын или дочь не смогли окончить школу. Каждый день люди слышали низкие гудки поездов, которые везли сирот, высылаемых на запад. Эти поезда не останавливались в Блэкуэлле — только в Амхерсте или Олбани, но иногда пассажирам удавалось выскочить из вагона, когда они замечали место, которое внушало им симпатию — даже если это был всего лишь лесок или полоска поля, где можно устроить лагерь. Скоро развелось так много чужаков, что обитатели Блэкуэлла уже не знали в лицо всех жителей в окрестностях многих миль, как это было раньше. Пастор начал советовать держать с незнакомцами ухо востро. Рекомендовал запирать на ночь двери.

В это самое время люди и стали развлекать друг друга рассказами про рыбака и его жену. Они рассказывали эти истории за чашкой кофе, а когда кофе не стало — за чашкой суррогатного чая, дешевого настоя из листьев вербейника. Жене рыбака было лет двадцать, не больше, — с этим все согласились, в то время как рыбаку, Горацию Келли, было не меньше семидесяти и характером он отличался таким вздорным, что рассорился со своей семьей и жил на отшибе. Люди предполагали, что молодая женщина вышла за старика с горя или по принуждению. Может, она была служанкой или сиротой. Может, Гораций спас или похитил ее. Оптимисты высказывали догадку, что рыбак выручил ее из большой беды, которая стряслась с ее семьей в Нью-Йорке или на Среднем Западе, где фермеры разорялись каждый день. Пессимисты предрекали, что этот брак долго не продлится.