еще вот что: пусть придет ко мне смерть. Сегодня или завтра. Пусть умру я в каком-то грядущем сражении — а они будут, обязательно будут! — все равно люди, дети наши скажут: он погиб в революцию. За революцию! Так думал Эдуард Петрович под ласковый шепот белоствольных русских берез. Думал, заглядывал вдаль и не знал, что в эту самую минуту…

Скачет по пыльному проселку гонец…

Скачет, везет в потрепанной полевой сумке приказ Вациетиса…

Скачет гонец, скачет…

Вот уж совсем близко цоканье копыт. Вырвался конь на мирную подмосковную поляну и встал как вкопанный.

— Тревога! В ружье!

Тревога! Короткое слово подняло бойцов!

И будто не было песни, воспоминаний о доме родном, будто сразу же растаяли мирные перистые облака.

Клубы черного жирного дыма взметнулись к небу. Померк светлый летний день над Москвой.

Горели склады…

На Каланчовке…

У Зацепы…

У Рогожской…

На Пресне…

Тлели мешки с мукой, горели бочонки с маслом, костром пылали говяжьи туши, огненной рекой извивалось по земле янтарное постное масло.

Гооело в огне продовольствие, которого было так мало в большом городе и котррое было так нужно людям!

Горело продовольствие…

На Пресне…

У Рогожской…

У Зацепы…

На Каланчовке…

На Каланчовке пожар гасил дивизион Берзина, рабочие железнодорожники.

Кидали в огонь песок, лили ведрами воду, качали старенькую помпу. Зажмурив глаза, бросались в дым, в пекло. Спасали, что можно было спасти.

По Москве распространялись листовки:

«Гражданам России!

Чтобы скрыть от народа правду о действительных причинах нехватки продовольствия, комиссары умышленно поджигают продовольственные склады, обрекая наших жен, детей, матерей на голодную смерть. Долой большевистскую власть!»

Гасли пожары. И только смрадный дым тянулся и тянулся над крышами домов.

Плакали стрелки не то от дыма, не то от чего-то другого…

От ярости…

От боли…

Таинственно шептались березки в подмосковных перелесках.

8

События следовали одно за другим.

С 28 июня по 1 июля проходил III съезд партии левых эсеров. Он одобрил политику своего Центрального Комитета. Съезд вынес резолюцию о борьбе против продотрядов, комитетов бедноты, против создания Красной Армии. Съезд постановил разорвать Брестский мир.

1 июля в Ярославль прибыл левый эсер Петров, чтобы получить у начальника местного гарнизона 40 пулеметов, тысячу винтовок, 100 тысяч патронов, 4 легких и одну гаубичную батарею.

3 июля в Витебск командирован эсер Овсянкин с заданием отправить в Москву 400 дружинников.

4 июля из Петрограда в Москву послано 80 человек в распоряжение главного штаба боевой охраны левых эсеров.

4 июля открылся V Всероссийский съезд Советов.

6 июля начался мятеж левых эсеров.

Вечером 6 июля Эдуард Петрович получил приказ из штаба дивизии: в час ночи двинуться в центр города и занять позиции в районе Солянки.

Двигались по опустевшим ночным улочкам Замоскворечья обычным порядком, выставив походное охранение. У храма Христа Спасителя Берзин приказал остановиться. Надо было обождать стрелков первого латышского полка.

Эдуард Петрович присел на ступеньки какого-то дома, закурил. Батарейцы перекликались негромкими голосами.

— Подводит нас пехота, товарищ командир, — обратился к Берзину Карл Заул. — Видать, кашу чечевичную доедает.

Шутка эта прозвучала невесело. На нее никто не откликнулся. Помолчали. Потом Заул, ни к кому не обращаясь, задумчиво произнес:

— Странно выходит: мы за Советы и эсеры за Советы. Зачем воюем? — Заул испытующе взглянул на Берзина.

— Объяснял же вам Петерсон. Не дошло?

— Объяснить-то комиссар объяснил, — он замялся. — А все-таки… На фронте проще было — немцы там, мы — тут. Ну и пали, пока снаряды есть. А теперь пойди разберись что к чему.

Подошло еще несколько человек. Закурили.

— И что ты, Заул, антимонию разводишь, — вступил в разговор наводчик Ян Зунт, худощавый, болезненного вида солдат. — Революция приказ дала? Дала! Ну и бей их в хвост и в гриву. А то зачем, почему? — Зунт сплюнул с досады. — Мне, думаешь, легко дальномером по московским домам и церквам шарить. А ничего — надо привыкать…

— Вот что я вам скажу, товарищи,— Берзин встал. — Обсуждать приказ командования перед боем — не солдатское дело. После поговорим, почему Эсеров надо разбить… А привыкать целиться по московским домам и церквам, товарищ Зунт, вам не придется. Бой этот необычный.

— По местам! — пронеслась команда и прервала разговор.,

И опять, глухо позвякивая на ходу, колонна двинулась вперед.

Центром мятежа был отряд Попова, расположившийся в Трехсвятительском переулке. Сюда, в штаб мятежников, перебрался и ЦК левых эсеров. Здесь же были сосредоточены и их главные силы— 1800 стрелков, 80 кавалеристов, 4 броневика, 48 пулеметов, 8 орудий. Подступы к штабу со стороны Покровских ворот, Чистых прудов и Яузского бульвара были защищены окопами и заставами с пулеметами.

Узнав от Ильича об убийстве Мирбаха, Дзержинский выехал к месту происшествия. Здесь ему сообщили, что Блюмкин и Андреев скрылись в отряде Попова. Феликс Эдмундович немедленно отправился в Трехсвятительский переулок.

Его хорошо знали в лицо, и автомобиль беспрепятственно миновал эсеровские кордоны. В штабе было многолюдно. Дзержинского поразило, что все куда-то торопились. Причем торопливость эта была вызвана отнюдь не штабными делами. Матросы — а их было большинство в этом муравейнике — сновали туда-сюда, и каждый нес что-нибудь в руках: один связку неизвестно откуда добытых баранок, другой — новенькое обмундирование, третий, жадно облапив, — несколько буханок белого хлеба. «Откуда только Попов набрал этот сброд», — брезгливо подумал Дзержинский и вошел в комнату командира. За столом, заваленным теми же баранками, в небрежной позе сидел Попов. Молодое безусое лицо его старили набрякшие мешки под глазами.

— Где Блюмкин? — в упор спросил Дзержинский.

— А я почем знаю? — с издевкой ответил Попов. — Сказывали ребята, на извозчике укатил. Ищи-свищи!

— Врешь! — Дзержинский с трудом сдерживал себя. — Дай слово революционера, что его здесь нет…

— Слово? Это можно, — обдав Дзержинского водочным перегаром, уступчиво сказал Попов. — Да что вы товарищ Дзержинский, придираетесь? Я к этому непричастен. Хоть у ребят просите. Верно я говорю? — обратился он к находившимся в комнате матросам. Те зашумели, размахивая руками. — Вот видите, ребята подтверждают. Нужен мне этот Блюмкин! Делов полон рот…

В это время в комнате появился Саблин — один из лидеров эсеровской партии. Увидев Дзержинского, он подскочил к нему:

— Попался! Хватай его, ребята!

— Не сметь! Я — председатель ВЧК! За самоуправство этот господин ответит перед революцией, — Дзержинский спокойно повернулся к солдатам. — Приказываю разыскать Блюмкина и арестовать!

— Здесь приказываем мы! — вскипел Саблин. — Вы арестованы, Дзержинский!

Увидев, что никто не двинулся с места, Саблин бросился вон из комнаты и через минуту вернулся с отрядом матросов, которым командовал Прошьян. Ни слова не