документа.

— Пропуск в Мурманск на имя Крыша Кранкола. Пропуск предназначался для человека, который доставит английскому командованию вот этот пакет с шифром.

Локкарт с деланным вниманием всматривался в подпись.

— А вы знаете? — весело произнес он. — Похоже! Здорово похоже! Даже я легко мог бы принять эту подпись за свою. — Локкарт внезапно встал, сухо произнес: — Это досье — фальшивка. Я категорически отрицаю свою причастность к каким бы то ни было заговорам или переворотам.

— Вы вручили все эти бумаги, — спокойно продолжал Дзержинский, — красному латышскому командиру Берзину. Вам знакома эта фамилия?

— Нет!.. Хотя, позвольте, позвольте… Я что-то припоминаю.

— Вы пытались подкупить его, и через своего агента Сиднея Рейли вручили ему девятьсот тысяч рублей. При последней встрече с Берзиным вы сами передали ему еще триста тысяч рублей.

— Это фантазия ваших недобросовестных чиновников, господин председатель. Даю вам слово дворянина, что…

Локкарт не договорил. В дверях стоял Берзин. Несколько секунд они пристально смотрели друг другу в глаза.

— Что вы теперь скажете, господин дипломат? — тихо спросил Дзержинский.

Локкарт демонстративно отвернулся от Берзина.

— Я больше ни о чем говорить не намерен. Положение аккредитованного дипломата дает мне право не отвечать.

Дзержинский встал, подошел к Берлину.

— Этим отказом, Эдуард Петрович, господин Локкарт пo существу ответил на все наши вопросы. Не так ли?

— Да, Феликс Эдмундович.

— Суд определит степень вашей виновности, господин Локкарт. Можете идти.

И снова схлестнулись взглядами Берзин и Локкарт.

Острыми.

Непримиримыми.

Когда Локкарт вышел, Дзержинский обнял Эдуарда Петровича за плечи.

— Вы молодец! И большое вам чекистское спасибо. За верность революции!..

Через некоторое время Эдуард Петрович узнал, что Советское правительство приняло решение обменять Локкарта на арестованных в Лондоне советских дипломатов, среди которых были Максим Максимович Литвинов и жена Петерса.

Так закончилась бесславная авантюра иностранных дипломатов, получившая в истории название «заговора Локкарта».

Мировая пресса писала, что большевики не признают дипломатического иммунитета, что Локкарт — это восходящее светило на, дипломатическом Олимпе — «прошел через все ужасы Чрезвычайки» только за то, что «попытался облагоразумить» руководителей Советов. Заговор против молодой республики? Подкуп? Шантаж? Диверсии? Помилуйте! Ничего этого не было. И не могло быть, потому что дипломаты никогда не вмешивались и не вмешиваются во внутренние дела страны, в которой аккредитованы…

Этот истошный газетный крик убедил общественное мнение в обратном: послы ведут в Советской России грязную игру. И «заговор Локкарта» был самым крупным и самым подлым в серии «заговоров послов». Чем он кончился— мы знаем… Теперь мы знаем, чем окончились и все последующие заговоры против Советской власти. Каждая такая схватка рождала новых героев — людей, беззаветно преданных революции. Но им было уже легче бороться, потому что накапливался опыт, знания, росли силы.

— Чекистами не рождаются, а становятся, — говорил Дзержинский.

Стал настоящим чекистом и один из первых советских контрразведчиков Эдуард Петрович Берзин — неподкупный солдат революции.

Эпилог

Что было потом?

Встреча с Яковом Михайловичем Свердловым. Берзин не забудет мягкой улыбки, веселого прищура его глаз.

— Не будем разочаровывать Локкарта, — так, кажется, сказал он тогда. — Его деньги предназначались латышским стрелкам. Есть предложение передать этот миллион на нужды стрелков, на культработу, на помощь семьям погибших… Вы еще не в партии, товарищ Берзин? Советую вам подать заявление в ячейку.

И он стал большевиком!

Потом были фронты гражданской войны. Освобождение Риги.

Эльза!

Она была все такой же: милой, своей-своей. И другой.

Совсем, совсем другой.

И опять были бои. На Южном фронте.

Степи. Ковыль. Жаркое солнце над головой.

Потом — Москва. Переулок Тружеников.

Заграничная командировка.

Берлин… Он снова ходил по набережной мутноводной Шпрее. Вспоминал юношеские годы. Забрел в уютный кабачок, где когда-то спорил с Куртом Шредером. Сейчас здесь горланили фашистские молодчики.

Германия снова шла к войне. Он — разведчик — знал это лучше других.

Лондон!

Рейли уже не было в живых. Осталась смутная тень. Тень прошлого… А вот Локкарт был отнюдь не тенью. Он писал свои мемуары. Кусать он уже не мог. Не хватало сил. Поэтому испускал яд. В мемуарах. В выступлениях по радио. И всюду выставлял «бородатого латыша» как своего союзника, как яростного врага революции.

Но это было потом.

Вернувшись в Москву, Эдуард Петрович продолжал работать в НКВД.

Дети — Мирдза, Петя.

Эльза!

Он их редко видел. Особенно когда строил Вишерский бумажный комбинат.

Строительство этого крупнейшего предприятия деревообрабатывающей промышленности выдвинуло Берзина в число видных хозяйственников страны.

Чекист стал строителем!

Но оставался чекистом…

В те годы он подружился с Яном Рудзутаком. Учился у него умению руководить, проникать в тайны производства и экономики.

Когда выстроили бумажный комбинат в Вишере, его вызвали в Москву.

Рудзутак сказал:

— Пошлем тебя в Магадан. Строить, добывать золото. — Потом добавил: — Однажды ты «добыл» для народа миллион с лишним. Теперь станешь добывать миллиарды. Будет трудно, Эдуард. Очень трудно.

— Раз трудно, значит, по мне. Я согласен.

Перед отъездом на Дальний Восток Рудзутака и Берзина вызвал Сталин.

Попыхивая трубкой, Сталин произнес:

— Головой отвечаешь за строительство в Магадане… Головой!..

И все.

Потом…

Потом в «Правде» появился портрет Берзина. Рядом с портретом Серго Орджоникидзе. Тут же, на первой странице— Указ о награждении Берзина орденом Ленина. За успешное строительство магаданских золотых приисков.

Он редко видел семью. Эльзу, Мирдзу, Петю.

Но там, в Магадане, они были с ним. Ходили в школу, разбили клумбу под окном дома.

* * *

…Из снежной мглы неслась песня о вожде. Глухо звенел станционный колокол.

Была ночь 1937 года.

В эту ночь Эдуард Берзин стал жертвой культа личности.

Прошли годы, и он воспрянул вновь!

Чтобы стать тем, кем он был, — Неподкупным Солдатом Революции.

Чтобы сказать нам, живущим:

— Смерти нет!

Рига — Валтери 1960–1965 гг.

Примечания

1

Эмиль Нольде (1867–1956) — немецкий художник-экспрессионист.

2

Макс Пехштейн (1881–1955) — немецкий скульптор и график, представитель экспрессионизма.

3

Марк Франц (1880–1916) — немецкий живописец, погиб под Верденом. Основал экспрессионистскую группировку «Синий всадник».

4

Господин пастор (латыш.)

5

Heimweh — тоска по родине (нем.).